Тринадцатый

— Мне там не понравилось. Не люблю быть в женском теле. Здесь мужик и он будет мой! Понял? Поэтому…

— Ну, ты и скотина!

— Это не тебе определять. Лучше убирайся по добру по здорову.

— Уберешься ты! Потому что здесь моя Судьба. Понял?

Алёнушка тихо заплакала. Акушерка наполнила шприц и подошла к роженице.

— Иван Иванович. — Обеспокоено нарушила она тишину. — Иван Иванович, схватки прекратились.

— Ничего страшного в этом не вижу. — Промурлыкал себе под нос Иван Иванович, надевая резиновые перчатки. — Это бывает. — Он быстро, как колобок подкатился на своих коротких ногах к столу. Глянул на Алёнушку, погладил живот, и всё так же улыбаясь, начал тихо, но чётко давать указание акушерке.

В это время, между двумя плафонами разгорался бой. Верх одерживал Неприятный.

— Куда тебе, соломе, в человека? Ты и трёх слов связать не можешь! — Тринадцатый привыкший слушать, а не говорить терпел поражение перед разговорчивой душой.

— А, вот это уже не твоя забота! Я тебе вчера отдал место. Туда и порхай!

— Дружок, объясняю тебе еще раз: туда уже ни кому порхать не надо.

— Вот гад ползучий! — Всё больше злился Тринадцатый. Гроздья ненависти начали влетать в открытую форточку вместе с холодным ветром. Тринадцатый понимал, что гнев сильно мог навредить роженице, но остановиться не мог.

Акушерка вводила очередную иглу в вену Алёнушки. В операционную сбежался весь медицинский персонал родильного дома, дежуривший этой ночью. Иван Иванович командовал. В его практике, а практика его была огромна, летальных исходов не было.

Под потолком, накал страстей дошёл до своей высочайшей отметки. Неприятный напирал, Тринадцатый не сдавался. Так, они несколько томительных минут для роженицы, старались отпихнуть друг друга к открытой форточке. Вдруг, суета внизу насторожила Тринадцатого. Он посмотрел на маменьку. Неприятный поймал его настороженность и захихикал.

— Видишь, это всё за тебя. Ты здесь мешаешь.

— Не я, а ты.

— Не мечтай, я не уступлю. Или ты отсюда улетаешь, или ни мне, ни тебе. Понял! Ты лишний! Она из-за тебя разродиться не может.

— Нет, это ты во всём виноват. Вон, отсюда. — Тринадцатый так громко кричал первый раз за всё время своего существования.

Иван Иванович судорожно нащупал пульс роженицы. Алёнушка была бледная, волосы разметались, глаза ввалились, пульс прощупывался с трудом. Доктор послушал сердцебиение ребенка — ритм в норме. Но что с матерью?

Неприятный позеленел от злости ядовито — зеленым цветом и взмахнул мантией.