Окраина

22
18
20
22
24
26
28
30

– Черт! – внезапно воскликнула его мать. – Черт побери!

Она стала хлопать себя по задним и передним карманам джинсов, а потом осматривать пол, двигаясь по кругу.

– Ключи! Я потеряла ключи! – воскликнула она, посмотрев на Бабуню.

– Ключи от фургона? – Сердце Адама ушло в пятки.

– Черт возьми!

– У нас есть машины, – заметила Бабуня, кивнув на молокан. – Мы поедем с ними.

– Но… – Казалось, Ма сейчас разрыдается.

– Мы поедем с ними, – обняла ее за плечи Бабуня.

III

Когда Грегори пришел в себя, он обнаружил, что его лицо прилипло к полу. Кровотечение остановилось, но свернувшаяся лужа крови намертво приклеила его волосы, щеку и висок к доскам пола верхнего холла. Ему показалось, что часть его лица оторвалась, когда он встал и распрямился.

Хотя он не закричал. Боль не заставила его произнести ни звука.

Наоборот, он приветствовал ее.

Подумав о своей семье, Грегори улыбнулся. Какие же они все-таки дураки! Им надо было бы убить его, пока у них была такая возможность. Теперь они дорого заплатят за эту ошибку. И он услышал голос своего отца, который соглашался с ним из глубины холла.

– Убей их всех, – говорил отец. – Они не заслужили этой жизни.

Не заслужили, согласился с ним Грегори. Он провел рукой по щеке, и пальцы стали красными и влажными от крови. Его рана опять открылась и чертовски болела. Адам за это заплатит. Он планировал покончить с сыном так же, как и с его сестрой – быстро, – но теперь его планы изменились. Теперь этот маленький засранец умрет долгой, мучительной и болезненной смертью.

Он заковылял по холлу, придерживаясь одной рукой за стену, потому что один глаз у него затек, и его чувство перспективы было значительно нарушено.

Спускаясь по лестнице, Грегори держался за перила.

– Убей их всех, – еще раз прошептал отец.

Он не стал отвечать. Отец потерял для него всякое значение, и сейчас Грегори действовал на основании своих собственных целей и резонов.

В доме стояла полная тишина, и вой ветра за окном сводил его с ума. Голова разламывалась от боли, которая отдавалась во всей левой части тела, но боль доставляла ему удовольствие, и он был благодарен за нее Богу. Она заставляла его двигаться и позволяла лучше сконцентрироваться на том, что он собирается делать.