Дело №346

– Ну вот. – старик удовлетворенно кивнул и уселся на стул. – А этот испугался. Я к нему подошел, а он прямо задрожал весь. Со страху-то он меня, видать, и того…

– Чего? – спросил Мешков.

– Ударил. Один раз по лицу и два раза в теменную область. Вот. – старик низко склонил голову и продемонстировал в седых спутанных волосах проплешину, на которой красовалась пара заживающих ссадин. – До сих пор шишка осталась.

– А потом?

– Ударил он меня, кинул портфель и убежал. Я оклимался и давай старухе названивать. Побранился с ней маленько, мол, спасибо за такие визиты. А она на меня как поперла: ты что, говорит, сдурел, старый? Сын мой со вчерашнего вечера лыка не вяжет, дома спит и никуда сегодня не ходил. Ну дела, думаю! Полез в портфель, а там – визитки и компьютер-книжечка. Тут я и понял, что это был другой человек.

Узнав у свидетеля адрес, Мешков присвистнул.

– Далеко!

– Далековато, конечно. В центре я бываю редко.

Старик помолчал немного и пояснил, что сегодня приезжал в город навестить племянницу и решил зайти в эту зубнушку, чтобы вернуть портфель. Адрес он прочитал на визитке. А ему сказали, что тот человек умер.

Старик снова вздохнул. Он хотел оставить портфель и уйти, но Полька – вахтерша из больницы – уговорила его дождаться милицию. Хорошая она баба, добрая, это сразу видно, только мусору много в голове. Идейная! Промечтала всю жизнь о какой-то ерунде, ни семьи не завела, ни детей, а женщине нельзя одной. Мужчине – можно, а женщине – никак. Старик мягко произнес «женьщине» и снова высморкался.

Проводив его, Мешков задумался.

Судя по показаниям свидетеля, в пятницу около часа дня Тучков был в пригороде, вел себя неадекватно, был напуган. По словам вахтерши он явился в клинику в половине второго. Значит, этот промежуток он потратил на дорогу в город. Добраться до центра он мог только двумя способами – на попутке или с вокзала железнодорожной станции. Вероятнее всего, второе, потому что на обуви обнаружены следы от лубриканта, которым смазывают рельсы для уменьшения трения и преждевременного износа железнодорожного полотна.

Он позвонил жене Тучкова, долго ждал, когда она ответит, потом услышал звуки неумелой игры на пианино и ее раздраженный голос:

– Пальцы просто деревянные! Что с тобой такое сегодня? – и уже Мешкову. – Алло. Слушаю вас.

На вопрос Мешкова она ответила, что никаких родственников, а тем более друзей в этом районе у ее мужа не было. Ни в этом районе и ни в каком другом. Она уже отвечала на этот вопрос. Что он мог делать там в пятницу, она представления не имеет, как не имеет представления и о том, почему ее никак не хотят оставить в покое, выспрашивают, уточняют, когда любому дураку ясно, что до самоубийства мужа довела пьянка и конфликты на работе. Мягче пальцы, мягче! Сколько раз можно повторять одно и то же?!!

Мешков послал Вадика на железнодорожную станцию, а сам пошел докладывать по начальству. Шеф собирал совещание.

Путевую обходчицу, которая видела Тучкова в пятницу недалеко от железнодорожного переезда, Вадик отыскал не сразу. На станции «Ельцы» он беседовал с дежурным по станции, с диспетчером, с локомотивной бригадой, с билетершей в кассе, показывал фото Тучкова и задавал вопросы. На вопросы они отвечали неохотно, юлили и дружно утверждали, даже не взглянув на снимок, что мужчину с фотографии никогда не видели. И каждый, прежде чем ответить на вопрос, интересовался: не будет ли у него каки-либо неприятностей, если он скажет «что-то не то»?

Он нашел ее между составами, где она громко ругалась матом на двух мужиков в спецовках и сердито размахивала руками.

Обходчица уверенно опознала Тучкова по фотографии и подтвердила, что видела его у железнодорожного переезда в пятницу, примерно во втором часу. Она возвращалась домой после смены и заметила его сразу: он ходил кругами и разговаривал сам с собой.

В серой форме и беретке, она сидела напротив Вадика в кабинете начальника депо, морщась и потирая белые ноги со вздувшимися венами, отвечала на вопросы.