- Мне кажется, его мало что трогает и интересует. Он отстранен и холоден, его ничто не удивляет и не выводит из себя.
Харольд улыбнулся:
- Но ты-то его способна вывести из себя, - сказал он мне, намекая на то, когда он в бешенстве приказал отправить меня на кухню.
Увидев, что я его поняла, он продолжил:
- Я его в таком гневе не видел уже долгие годы, - потом подумав, добавил, - очень долгие годы.
- Вы что же мне предлагаете? Планомерно доводить его до бешенства?! - с шутливым возмущением спросила я.
Он засмеялся. Затем, успокоившись, продолжил:
- И я бы не сказал, что ты его не интересуешь.
Видя мое непонимание, он пояснил:
- Я замечал, как он смотрит на тебя, когда ты не видишь.
- Это от того, что звук моего сердца раздражает его. Это он сегодня так сказал, - объяснила я.
Харольд покачал головой:
- Он бродил возле твоей комнаты, когда вы там устраивали девичьи посиделки.
- Наверно мы слишком громко смеялись, и это ему не нравилось, - возразила я.
- Знаешь ли ты, что в этом доме женский смех не звучал уже давно?
- Разве Чаруша не смеялась? - удивилась я.
- Может ли её жеманное хихиканье сравниться с искренним смехом? К тому же она боялась его до дрожи.
При воспоминании об этой гадине, меня передернуло.
- Как можно было жить с такой змеёй?! - возмутилась я с отвращением.
- Иногда притворная симпатия, лучше откровенного ужаса. А за притворство он платил ей драгоценностями.