На это я отвечаю, что, вроде как, пусть мне будет и трудно выкроить назавтра час-другой для такого дела, тем не менее я обещаю быть на месте в назначенное мне время.
Когда же этот разговор заканчивается, я тут же позвонил маме — сообщить радостные новости о моем приглашении на собеседование.
Мама меня поздравляет, но и просит, чтобы я «не дурил» на собеседовании, а приложил максимум усилий для получения этой работы:
— Попробуй произвести на них впечатление — сказала мне мама — оденься, наконец, нормально, брюки — они же у тебя есть! Прими душ, используй дезодорант, туалетную воду — которую я тебе дарила, и, как я видела у тебя раньше, ты ею не пользуешься!
— Мама, — отвечал я — тебя послушать — так я вообще дурно пахнущее животное!
Но мама неумолима: «Я просто хорошо знаю тебя, Андрей, ты всегда все делаешь по-своему». Я объясняю в ей ответ, что меня приглашают на собеседование в издательство, очень такое контркультурное, где, как мне представляется, нужно выглядеть очень неформально, чтобы сойти за своего:
— Помнишь, я хотел себе серьгу сделать, но ты меня отговорила?
— Андрюш, ты пойми, делать серьгу взрослому мужику, которому уже за тридцать — это выставлять себя дураком! Я понимаю — в восемнадцать лет, когда еще ветер в жопе…
— А вот я думаю, что сейчас мне эта серьга как раз-таки и пригодилась бы! Наверняка в этом издательстве все мужики носят!
— Они что — педики, что ли? — мамина категоричность бьет, как всегда, наповал (если с серьгой — то гомосексуалист).
— Ну почему же сразу — педики? Если с серьгой — то сразу педик?
— Но меня это смущает! А что, если они там и вправду — гомосексуалисты? И ты будешь с ними работать?
— Да какое мне дело до их ориентации? Я же туда иду не за ориентацией их наблюдать, а деньги зарабатывать!
— Это-то конечно же оно так — но вдруг… так сказать… кто-то из них будет воспринимать тебя как… ты у нас
Короче — стена непробиваемая. Сказав мне напоследок, что вроде как радостная новость ее теперь вводит в беспокойство, мама начинает закругляться с разговором и мы прощаемся.
Я вешаю трубку в некоем раздражении, которое, впрочем, очень скоро проходит, быстро поглощаясь все пребывающим во мне чувством спокойствия и умиротворения.
На следующий день все идет просто как по маслу: на собеседовании в издательстве оказывается, что никаких других претендентов на предложенное мне место нет, то есть я тут такой один единственный.
Главный редактор — человек, которого девушка, звонившая мне называла «начальником» — вдруг оказался весьма хорошо предрасположенным ко мне человеком, и, особо не рассуждая, взял меня на работу, так и не дослушав мои рассказы о том где и как я раньше работал.
А я ведь только разошелся!
Назначив мне вполне нормальную зарплату, которой по моим расчетам должно было хватить чтобы оплачивать квартиру и покупать еще что-то поесть, главный редактор удалился, сказав, что ему уже нужно поспешать на поезд в Екатеринбург, и тогда один из сотрудников издательства меня поводил по офису, показывая и рассказывая мне что здесь да как, после чего пригласил пить чай на кухню: