– Заварю вам чайничек, когда вернусь.
– Вернешься? Но ведь ты только что пришел!
– С рынка, Уортроп. Там скоро закроют.
Он кивнул. И продолжал рассеянно крутить в руках майку.
– Надеюсь, ты не возражаешь, если я попрошу тебя купить пару лепешек…
– Не возражаю.
Я сел на стул. Почему-то я вдруг почувствовал, что мне не хватало воздуха.
– Правда, они теперь тоже не те, – продолжал Уортроп. – Даже странно, почему бы это.
– Прекратите, – резко сказал я. – Не будьте ребенком.
Я отвел глаза. Меня тошнило от него, от его полотенца, от сосулек волос, с которых капало, от его сутулых плеч, впалой груди, тощих, словно палки, рук, костлявых пальцев. Хотелось его ударить.
– Вы мне скажете? – спросил я.
– Что?
– Что это за штука такая, над которой вы сейчас работаете, которая медленно убивает вас и наверняка убьет, если я позволю?
Его темные глаза сверкнули знакомым инфернальным огнем.
– Мне казалось, что я сам распоряжаюсь своей жизнью и смертью.
– Вот именно – вам показалось. Скорее, наоборот, смерть уже распоряжается вами.
Огонь погас. Голова поникла.
– Должен же и я когда-то умереть, – прошептал он.
Это было слишком. С утробным рыком я сорвался со стула и навис над ним. Он отпрянул и заморгал, точно ожидая удара.
– Прокляни вас бог, Пеллинор Уортроп! Прошли те дни, когда вы могли с детской наивностью делать вид, будто манипулируете мной и контролируете каждый мой шаг! Приберегите ваши мелодраматические сопли для кого-нибудь еще!