Ступени, ведущие в бездну

– Она мне не милая.

– Ну, значит, немилой.

– Она просто дьявольски меня раздражает.

– Это я тоже уже слышал. Кстати, а почему ты бранишься? Ругательства – костыли для лишенных воображения умов.

– Здорово, – сказал я. – Когда-нибудь я запишу все ваши изречения и издам отдельным томом для просвещения и развлечения публики. «Остроты и афоризмы доктора Пеллинора Уортропа, ученого, поэта, философа».

У него даже глаза загорелись. Он думал, что я всерьез. Похоже, забыл уже, что я ему сказал в такси, про дерьмо.

– Прекрасная мысль, мистер Генри! Вы мне льстите.

И он ушел, отказавшись сообщить мне, куда направляется. Меньше знаешь, лучше спишь, ответил он на мой вопрос. Поскольку он вообще любил изъясняться загадками, я тогда не обратил на его слова особого внимания. Я был поглощен завтраком, усталостью и мыслями о предстоящей черной работе. Оглядываясь назад, признаю, что его тогдашняя скрытность не предвещала ничего хорошего; как, впрочем, и всегда.

Глава четвертая

И Сивилла ответила:

– Смерти.

Тварь в банке, шр-р-р, шр-р-р по стеклу плавниками.

Тихо, как муха, бьющая крыльями по воздуху.

И мы тоже, как две засохшие мухи, одна болтается в сером панцире старого дома, другая в сером, безжизненном воздухе, гремит нутром в погремушке собственной кожи.

День переходил в ночь, когда я, изможденный непривычным физическим трудом, рухнул на табурет; ладони саднило от лопаты.

Надо крепиться… пора уже привыкнуть к таким вещам.

Невозможно сказать, как именно умерла женщина по имени Беатрис. Мягкие ткани ее тела не сохранились, а на костях не было никаких характерных повреждений, кроме следов от пилы, которой он расчленял тело. Возможно, он убил ее сам, но, если так, то Уортропа, которого я знал в детстве, действительно больше не существует. Тот Уортроп бывал жесток, когда надо было быть добрым, и добрым, когда жестокость оставалась единственным средством.

– Это я во всем виноват, – шепнул я костям под моими ногами. – Я должен был знать, покидая его, что он рано или поздно вывалится с тарелки этого проклятого мира.

День уже угасал, а я все сидел в углу, ссутулившись. Подавлял желание броситься в дом и высказать ему все в глаза. Он был мне чужим, этот человек, с которым я прожил бок о бок двадцать лет моей жизни, чьи настроения я когда-то читал, как жрец читает будущее по внутренностям жертвенного агнца. Но теперь я и вправду не знал, как он будет реагировать.

Я плотнее запахнул пальто. Пепел летал в воздухе. Мелькнула мысль: