Мы в холле, мои руки судорожно прижаты к бокам, кровь грохочет в ушах. И его голос: «Самый невинный поцелуй чреват смертью».
– Значит, ты меня не поцелуешь? – спрашивает она, приоткрыв губы.
– Хотелось бы, – говорю я, придвигаясь к ней.
– Так почему же нет? Чего тебе не хватает – вина или крови?
Горю, кричал мой отец. Горю!
– Мне надо сказать тебе кое-что, – шепчу я, мои губы в миллиметре от ее губ, они так близки, что я чувствую их тепло и ее дыхание.
– Это как-то связано со свободной любовью? – спрашивает она.
– Косвенно, – отвечаю я, и слова застревают у меня в горле. В голубом пламени ее глаз я вдруг вижу своих родителей, они танцуют. – У меня внутри есть кое-что…
– Да?
Я не мог продолжать. Мысли понеслись, как бешеные. Меня обжигало изнутри, черви сыпались из его глаз, я слышал: «Ты боишься иголок?», и еще «Что ты делаешь?»; слова «Лили, Лили, не терпи меня возле себя, гони прочь, не заставляй видеть, как ты страдаешь» рвались с моих губ, и я видел ту штуку в банке, и другую, в располосованной грудной клетке вора, – она лопнула, как лопнула когда-то скорлупа яйца
– Прощай, Уильям Джеймс Генри.
Глава шестая
Кто-то толстый вынырнул из озера теней, разлитого у подножия лестницы. Ему хватило ума заговорить раньше, чем я снес с плеч его безобразную башку.
– Эй, слышь, парень, пукалку-то убери. Это я, Исааксон.
– Что ты делаешь в Монстрариуме? – перебил его я. – Разве твой хозяин не кончил свои дела здесь?
Он склонил голову к плечу, как делает ворона, с любопытством разглядывая аппетитный кусок падали.
– Мне велели встретить тебя здесь.
– Кто велел? И с какой целью?
– Доктор фон Хельрунг – помочь тебе прибраться.
– Мне не нужна помощь.