– Нет, парни ее не интересовали. Наверное, с ними она не так тесно дружила.
– Похоже на то.
– Удалось что-нибудь нарыть на Меркальского? – поинтересовался Дремин, решив, что ответил на все вопросы.
– Еще бы! Педофил запалился в школе с девчонками, которые ходили к нему на консультации. Их родители накатали жалобы, и его по-быстрому уволили. Понятно, почему наши женщины из приюта вспоминали о нем с неприязнью.
– Думаешь, он к ним приставал?
– Он даже к детям из семей рискнул полезть. А с сиротами небось вообще не стеснялся.
– И они на него не настучали?
– Может, и стучали. Но ты ведь не нашел в личном деле Меркальского из приюта никаких жалоб?
– Нет. Да и кто бы их написал? Девчонки?
– А сотрудники что о нем говорят?
– Ничего. Никто его не помнит. Оно и понятно: Меркальский заявлялся раз в неделю в течение двух лет. Сидел в кабинете, давал детям тесты, ни с кем из сотрудников приюта не общался.
– Значит, девчонки на него не жаловались. Он мог их запугать.
– Да, вполне. Хочешь, я к нему съезжу?
– Я сам. Ты займись усыновленными пацанами. Иртемьев вспомнил что-нибудь про них?
– Нет, но я решил, что, раз уж он один раз влез в архив, почему бы ему не повторить свой подвиг.
– Что это значит?
– Ну… я думаю, он нам добудет новые фамилии Кутепова, Рожкова и Филиппова. А я за это не стукану на него директрисе приюта.
– Надеюсь, он сделает это быстро.
– Я дал ему пару дней.
– Ладно. Но ты тоже время не теряй.