После заката

22
18
20
22
24
26
28
30

Внутри могильной оградки стояла высокая сумка, — очевидно, с бутербродно-томатными припасами. И, так уж получилось, закрывала нижнюю часть креста. А верхняя… да, никаких сомнений: в этом ракурсе — самая настоящая свастика!

Кирилл сделал шаг с сторону — впечатление тут же разрушилось, крест как крест, немного необычной формы… Он вспомнил книжку со странными картинками, подаренную ему в детстве, — вроде бы на листе лишь хаотичное скопище цветных пятнышек, но стоит вглядеться, настроить глаз нужным образом — проступает рисунок…

И его глаз, спасибо Марине, наст р оился … Кирилл медленно-медленно поворачивался вокруг себя, только сейчас осознав третью странность кладбища: бесконечные кресты никак не ориентированы по сторонам света, развернуты каждый по-своему, абсолютно бессистемно…

Бессистемно, да не совсем — в каком направлении ни посмотри, перед глазами хотя бы одна свастика. А то и две-три… Сместишь взгляд на несколько градусов — те свастики исчезают, но словно бы из ниоткуда возникают новые…

Марина головой по сторонам не вертела. Шагнула к ближайшей могилке, внимательно изучила бутерброд и стаканчик… Вернулась и произнесла убитым голосом:

— Кира… Это не ветчина… Мясо… СЫРОЕ мясо… А сок — не сок… Пойдем отсюда скорее!

Кирилл не спросил: «не сок — а что?», сам догадался…

Он говорил, не понимая, кого больше хочет успокоить, жену или самого себя:

— Ну, раз только что забой свиней был, не пропадать же добру… Могил-то сколько, никакой водки и колбасы не напасешься…

Марина, кажется, не слышала его слов, и все больше ускоряла шаг.

К выходу с кладбища они почти бежали.

3

Похоже, шли они уже не к речке… Куда глядят глаза, куда несут ноги, куда ведет тропинка. Лишь бы подальше от кладбища.

— Они психи, Кира, — горячо говорила Марина. — Самые сумасшедшие психи. Они свихнулись среди двадцати тысяч трупов, понимаешь? СВИХ-НУ-ЛИСЬ. Они поминают родителей кровью и сырым мясом среди фашистских крестов, а потом устраивают танцы под дикую музыку… Они складывают свои зубы в коробочки… Они делают отбивные из крыс… А может, не только из крыс… Ты уверен, что мы ели вчера свинину!? УВЕРЕН?!

Она почти кричала…

Какие зубы? Какая музыка? — Кирилл ничего не понял, попросил объяснить. Попросил намеренно спокойным, ровным тоном. Марина рассказала про свои находки в старом доме — с теми же истеричными нотками.

Марина и истерика… Чудеса. Как ни странно, сам Кирилл отнесся к происшествию на погосте с неким злорадным удовлетворением: ага! Вот и тебя проняло, дорогая! После встречи с дьяволом глупо бояться налитой в одноразовые стаканчики свиной крови. Свиной, Марина Викторовна, свиной, — мадам Брошкина, чья голова лежит сейчас в холодильнике «Самарканд», принадлежала к семейству парнокопытных, невзирая на несколько неординарную для означенного семейства кличку. И не надо намекать, что мы ели отбивные не из свинины…

Но складывается все удачно: супруга в таком состоянии, что с радостью, без малейшего сомнения воспримет любую ложь Кирилла. Ухватится за предлог, позволяющий отказаться от покупки…

Лгать не потребовалось.

— Мы не будем здесь жить, Кира, — сказала Марина тоном, исключающим какую-либо дискуссию. — Я, по крайней мере, точно не буду.

Она замолчала, и молчала почти до самого берега речки Рыбешки.