Дверь в круглую комнату, где она лежала, закрылась с сильным шумом.
— Садитесь, тише… начинаем!
Зенон сел за фисгармонию, стоявшую в глубокой нише направо, против окон, и начал тихо играть.
Свет сразу погас, еще некоторое время в люстре краснели раскаленные угли, потом почернели, и только хрустальный шар светился зеленоватым дрожащим огоньком.
Все расселись вдоль стены, в один ряд, уже не образуя цепи.
Зенон играл какой-то торжественный гимн; тихие звуки сливались в сладкий хорал, далекий, точно струившийся с небесных высот, и рассыпались в непроницаемой темноте.
Джо опустился на колени и стал шептать молитву; затем послышался шорох отодвигаемых стульев и потрескивание пола — по-видимому, все стали на колени; шепот молитвенных голосов зашумел распаленным, кипящим ливнем и вторил волнам проникавшей в душу музыки.
Зенон играл все тише, звуки медленно гасли, становились глуше и, как застывшие жемчужины, тяжело падали вниз; только какие-то смутные аккорды, как потерянные вздохи, блуждали в тишине, возвращались и рыдали упорно, проникновенно.
Наступило продолжительное гробовое молчание, потом аккорды вдруг взорвались, как крик среди запустения, крик неожиданный, пронизывающий, ужасный.
И опять стало мертвенно тихо, и из тишины время от времени вырывались одинокие плачущие аккорды.
Молитва замолкла, но эти монотонные звуки то раздавались громче, то ослабевали… замирали… снова стонали, снова блуждали и пронизывали всех дрожью, потому что были — как отчаяние, как крик падающих в бездну.
Джо не выдержал и осветил комнату.
Зенон сидел неподвижно, глаза его были закрыты, голова откинулась на спинку стула, правая рука лежала безучастно на коленях, а левой он двигал автоматически, мерно ударяя по клавишам.
— Он в трансе! — прошептал Джо и опять потушил электричество.
В комнате становилось жутко, все сидели в гробовом молчании, подавленные тревожным ожиданием, блуждая взглядами во мраке и хватаясь, как за спасение, за этот единственный огонек в зеленом шаре.
Странным холодом веяло от стен, все дрожали, несмотря на сильное возбуждение.
Тишина была такая, что нельзя было выдержать, и этот беспрестанно повторяющийся монотонный аккорд пронизывал все большим ужасом.
И вдруг в темноте стало что-то происходить.
Прежде всего лежавшие на столе грифельные дощечки стали подыматься и падать, словно их кто подбрасывал, потом ударились с треском в потолок и рассыпались по полу осколками.
А несколько мгновений спустя в темноте засветилось бесконечное множество рассеянных по воздуху блесток, таких мелких и едва заметных, что их можно было принять за фосфорическое свечение гнили; они падали блестящей росой, осыпались вдоль стен, медленно сгущались и светились все сильнее, заливая комнату блестящим колеблющимся туманом, как бы голубоватым снегом, падающим бесшумно рассыпчатой, рыхлой волной.
ebooksa