— Буду, — не стал кокетничать старший Поляков. — Пахнет, как в детстве, когда мама готовила. С джемом, с чаем, и если можно без хлеба.
— Без хлеба нельзя, — серьезно сказала я, покачав головой. — Без хлеба — баловство и расточительство. Берете кусок хлеба, мажете его джемом, а сверху сырник. А потом еще один кусок хлеба. Сырниковый сэндвич готов.
Мужчина приоткрыл рот, глядя на меня в легком замешательстве, а через мгновение, осознав, что я шучу, рассмеялся.
— Обязательно попробую, — заверил он, — но потом. Желаю быть балованным и расточительным.
— Тогда балуйтесь, — великодушно разрешила я. И, все-таки вспомнив ночной разговор, продолжила: — Вы уже большой мальчик, обслужите себя сами. Мне немного некогда.
— Я — большой мальчик, — уверил меня с улыбкой Станислав Сергеевич. — И ручки у меня на месте. Я всё могу.
— И это просто замечательно! — я отсалютовала ему деревянной лопаткой и вернулась к сырникам, не забыв отложить часть для нежданного захребетника.
А через некоторое время до меня донеслось:
— Ну, точно, как мамины. Вероника, ты — настоящая машина времени!
— Так меня я еще не называли, — хмыкнула я. — Но сочту за комплимент.
— Только комплимент, — заверил меня потенциальный свекор несуществующей официантки. — Я словно в детство вернулся.
— Я заработала плюс в репутацию? — не без ехидства спросила я.
Старший Поляков растерялся, явно размышляя, не знаю ли я о ночном разговоре, вскоре усмехнулся и кивнул:
— Жирный плюс.
— Кухаркой к вам не пойду, даже если у нас с Костей ничего не получится, — ответила я, снова повернувшись к сковородке.
— Тогда у меня нет выхода, только поженить вас и заманить жить к нам, чтобы и мне перепадали на завтрак эти замечательные сырники.
Я обернулась и встретилась взглядом со Станиславом Сергеевичем. Он отодвинул опустевшую тарелку, промокнул губы салфеткой и скрестил на груди руки.
— Поговорим? — спросил мужчина.
— А есть о чем?
Я выключила плиту и приблизилась к столу. После отодвинула стул и присела, продолжая глядеть на собеседника. Он был спокоен и уверен в себе. Мне понравилось, что его взгляд не стал заискивающим, как у человека, который чувствует за собой вину, или же, напротив, не стал злым, как у человека, который считает, что лучшая защита — это нападение. А так же старший Поляков не смотрел на меня высокомерным взглядом, как словно бы сбросил маску и теперь собирался играть в открытую. Значит, не будет ни нападать, ни защищаться, ни унижать, ни заискивать.
ebooksa