– Никогда не встречал Сухарей, которые столь нагло лезут в чужие дела, – цедит мужчина. Он подходит ближе ко мне и щурится: – Твое лицо мне немного знакомо.
Я точно знаю, что мы не встречались раньше – по крайней мере, не там, где живу я – среди одинаковых домов в самом однообразном районе Города и в окружении людей в одинаковой серой одежде с коротко подстриженными волосами. Но потом я понимаю – несмотря на то что мой отец прячет меня ото всех, он по-прежнему остается лидером совета, одним из самых выдающихся людей в Городе, а мы с ним все-таки похожи.
– Извините за беспокойство. – Я стараюсь говорить как можно более спокойно. – Мне уже пора.
– Я точно тебя знаю, – бурчит мужчина. – Ты – сын Эвелин Итон, верно?
При звуке ее имени я замираю. Я не слышал его несколько лет – мой отец никогда не произносит его вслух и делает вид, что ему вообще невдомек, кто такая Эвелин. Странно снова быть связанным с ней, даже просто внешним сходством. Это – как надеть старую одежду, из которой ты уже вырос.
– Откуда вам о ней известно? – вырывается у меня.
Должно быть, он знал ее хорошо, если увидел нашу схожесть, хотя моя кожа бледнее, а глаза – голубые, в отличие от ее карих. Большинство людей не обращало на меня внимания, поэтому никто не замечал, что у нас обоих длинные пальцы, крючковатые носы, прямые нахмуренные брови.
Мужчина немного медлит, затем отвечает:
– Она вместе с другими альтруистами иногда помогала нам. Раздавала еду, одеяла, одежду. У нее было запоминающееся лицо. Кроме того, она была замужем за главой совета. По-моему, ее знал каждый.
Иногда я понимаю, что люди врут, просто ощущая их интонации – и мне становится не по себе – так чувствует себя эрудит, когда читает грамматически неправильное предложение. А мужчина наверняка запомнил мою мать явно не потому, что однажды она подала ему консервированный суп. Но мне так хочется услышать о ней побольше, но пока я не акцентируюсь на этом вопросе.
– Она умерла, вы в курсе? – спрашиваю я. – Очень давно.
– Правда? – Он слегка кривит губы. – Очень жаль.
Странно торчать в сырой комнатушке, где пахнет телами и дымом, среди пустых банок, которые сюда никак не вписываются и наводят на мысли о бедности. Но здесь чувствуется свобода, а в отказе состоять в условных классах, которые мы сами придумали, есть что-то привлекательное.
– Думаю, у тебя завтра Церемония выбора. Ты выглядишь слишком взволнованным, – заявляет мужчина. – Какая фракция подходит тебе по результату индивидуального испытания?
– Мне нельзя рассказывать об этом кому бы то ни было, – отрезаю на автомате.
– А я – не кто-то, я никто. Вот что значит – быть без фракции.
Я по-прежнему молчу. Запрет на разговоры о результате моего испытания или на любые другие секреты твердо закреплен у меня на подкорке. Я постоянно помню о всех наших правилах.
Нельзя измениться за одну секунду.
– Так ты из тех, кто четко следует указаниям. – Его голос звучит так, будто он разочарован. – А твоя мама как-то призналась мне, что попала в Альтруизм по инерции. По пути наименьшего сопротивления. – Он пожимает плечами. – Но поверь мне, сынок, иногда стоит бунтовать.
Меня охватывает гнев. Он не должен говорить о моей матери так, словно она ему ближе, чем мне. Он не должен вынуждать меня расспрашивать об Эвелин лишь потому, что когда-то она, возможно, приносила ему еду. Он вообще не должен мне ничего рассказывать – он никто, изгой, одиночка, ничтожество.
ebooksa