Монстры Лавкрафта

– Нет, сэр, – ответил Джим. – Тогда что это было? Какая-нибудь домашняя ящерица?

– Не совсем, – сказал дедушка. – На своей ладони я держал сухие останки одного из существ, которое вырезало саму комнату, в которой мы стояли, – во время паузы, которая последовала за этим откровением дедушки, Рэйчел почувствовала смутное желание дяди Джима сказать, что дед говорит чушь, но он, по-видимому, решил благоразумно промолчать. Дед продолжил: – Разумеется, тогда я этого не знал. Я решил, что нашел разновидность ящерицы, только немного странную. Среди яиц в ящиках были еще мумифицированные существа и кое-что гораздо более важное – единственное нераскрытое яйцо, покрытое таким же липким гелем, который был на остальных яйцах. Я очень осторожно взял неразбитое яйцо и положил его на дно своего рюкзака. Кроме того, я взял три высушенных существа вместе с полудюжиной пустых яиц для образцов. Больше нам нечего было взять, чтобы доказать потом, что мы там были, но я решил, что это лучше, чем ничего.

Обратный путь в главную пещеру, на поверхность, а потом в лагерь прошел без происшествий. Мы с Джерри обсуждали нашу находку и то, что она может нам принести. Мы решили не говорить о ней никому, пока он не проявит фотографии и пока мы не найдем человека, которому сможем доверить изучение того, что лежало у меня в рюкзаке. Нам казалось, что ни то ни другое не займет много времени – от силы неделю или две, – а как только у нас появятся доказательства, которые можно будет предоставить людям, мы решили, что легко найдем спонсора, который щедро наградит нас за проведение второй, более масштабной и лучше оснащенной экспедиции в Ирам.

Но чего мы не учли, так это того, что катушки пленки с фотографиями почти полностью разрушатся. Вероятнее всего, это было какое-то излучение, с которым мы столкнулись под землей. На паре фотографий, где все было отчетливо видно, были изображены пещеры, которые могли находиться где угодно. Кроме того, не прошло и двенадцати часов после нашего возвращения, как у меня на руках появилась сыпь, которая быстро перекинулась на грудь и голову, а затем вызвала лихорадку, и я впал в кому. Доктор экспедиции, никогда не видевший подобного, сказал, что сыпь напоминает аллергическую реакцию на укус животного.

– Яйца, – догадался Джим. – Они были покрыты чем-то ядовитым?

– Да. Вирусы проникли по каналам, – ответил дедушка. – Их было несколько, и каждый нес большой объем информации. Представь, что ты мог бы заразить кого-нибудь знаниями, доставить то, что нужно человеку, напрямую в мозг. Именно это должно было происходить с существами, когда они вылуплялись. Выходя из яйца, они впитывали знания, необходимые для того, чтобы осуществлять свою функцию в цивилизации. Я предполагаю, что этот процесс приносил большие результаты, нежели тот, через который прошел я как представитель другой эволюционной ветви. Если меня раньше спросили, как я представлял себе кому, я предположил бы, что это просто глубокий сон. Это и означает само слово, ведь так? Но когда это случилось со мной, я понял, что этот сон может быть заполнен снами-кошмарами. Теперь я понимаю, что то, что я видел, находясь без сознания, – это были попытки моего мозга принять чужеродную информацию, которая была в него занесена. В то время мне казалось, что я схожу с ума. Даже выйдя из комы, я только через несколько недель смог продержаться день без сильных лекарств или хотя бы мало-мальски спокойно провести ночь.

– Что ты видел? – спросил Джим.

– В основном какие-то обрывки, – сказал дедушка. – То ли потому, что вирусы ослабли с течением времени, то ли потому, что химический состав моего мозга слишком отличался. Не знаю наверняка. Возможно, и то, и другое. Я видел город на берегу большого, но неглубокого моря. Он состоял из высоких треугольных строений, изогнутых в разные стороны, будто зубы огромного захороненного зверя. У этих сооружений были коньковые крыши, напоминающие крону платана. Я понял, что это объяснялось тем, что они были не построены, а выращены. Они были частью леса, окружающего то место. Стада того, что выглядело как помесь птицы и ящерицы, на лапах которых был единственный огромный коготь, охраняли лесные угодья, отпугивая более крупных животных, которые заходили туда время от времени. Эти птицы-ящерицы выросли так же, как и город, который уже идеально подходил для своих обитателей. Он представлял собой то, что вырастили эти создания, что они взяли из окружающего мира и изменили для своих нужд. Они занимались этим невообразимое количество лет, пока звезды перестраивались в десятки созвездий. Они делали это для себя, направляя свое развитие в нужное русло, пока не разделились на четыре… пожалуй, это можно назвать кастами. Они достаточно отличались друг от друга, чтобы считаться почти разными видами. Они устроили все так, что развитие от младенца до взрослого занимало примерно три года.

А потом какая-то катастрофа поставила все с ног на голову. Не могу сказать, что именно случилось, но я видел стену огня, которая доставала до самого неба. Сначала там было немного созданий. Их цивилизация пребывала в упадке десятки тысяч лет, оставаясь в месте, которое я видел, в первом городе. Если бы некоторые из них не работали под землей, то сгорели бы все существа. На этой выжженной земле остались лишь несколько тысяч выживших. Небо над ними было затянуто черными тучами. Несколько существ предложили признать поражение и присоединиться к своим братьям в забвении, но они остались в меньшинстве. Другие выжившие решили найти новое место, которое стало бы их домом. У инакомыслящих существ не было права выбора – их вожди имели способность внушать. Поэтому многие из них отправились в путь, который мог занять десятилетия. Куда бы они ни шли, везде было одно и то же – земля и все ее обитатели превратились в пепел. Однажды они вышли к океану, который был до самого горизонта завален скелетами. В воздухе было прохладно. Облака выливали к ногам грязный снег. Половина существ погибла во время этого путешествия. В конце концов вожди решили, что их единственная надежда – гибернация.[80] Были места (где ранее стояли теперь уже брошенные города), в которых они нашли необходимые условия для погружения в продолжительный глубокий сон, от которого они, возможно, проснутся, когда планета восстановится. Одно такое место было далеко на юге, с другой стороны того, что потом назовут Антарктидой. Они защитили это место как могли и устроились там, чтобы погрузиться в сон.

И спали они пятьдесят, затем сто тысяч лет без перерыва. Возникли новые растения и странные животные, которые распространились по всей земле. Создания жили в великую эру динозавров, которые стали венцом их творения. Они были свидетелями того, как семейства зверей, по размерам напоминающих небольшие горы, гуляли по лугам; в лесах они сражались с пернатыми чудовищами, зубы которых походили на ножи. Теперь, отправив разведчиков, чтобы исследовать окружающий мир, они услышали рассказы о меньших животных, покрытых шерстью. Проснувшись от тысячелетнего сна, те животные стали больше, пока дикая природа не стала напоминать ту фауну, которую они видели, только в новой оболочке. Но в окружающем мире изменился не только рост этих зверей. Материки сместились так, как они располагаются сейчас. В Антарктиде стало холодать, на ней появился лед и снег. Как существа, не склонные к спешке, они решили подождать. В конце концов они покинули то место. Я не знаю, куда они ушли и почему.

Остальные видения были еще менее ясными. Они покинули Антарктиду в поисках места поближе к экватору. Возможно, это было то, что мы назвали Ирам. Или другое место, еще до него. Какое-то короткое время их дела шли хорошо. Популяция увеличилась настолько, что от них отделилась группа и отправилась на запад, чтобы найти другое место. Два поселения поддерживали между собой связь. Спустя какое-то время, которое ни ты, ни я не способны постичь, оказалось, что существа находятся в удрученном состоянии.

У них была одна проблема, которая все омрачала, – мы, люди. Они опасались нас, потому что мы поднялись с четырех ног на две и начали свой долгий путь по эволюционной лестнице, но это был пока только пример странной фауны, занявшей мир. С течением времени, которое, должно быть, показалось им одной секундой, мы были на пути становления доминирующей формой жизни на планете. Хуже всего было то, что мы с самого начала относились к ним враждебно и агрессивно. Если человек сталкивался с одним из них, он с криками убегал в обратном направлении. Если на них наталкивалась группа людей, они пытались сделать все, чтобы убить этих существ. Но у них было преимущество в огневой мощи. Каждый их солдат имел оружие, необходимое для борьбы с гораздо более сильными врагами, чем кучка каких-то безволосых обезьян. У нас было количественное преимущество, не говоря уже о том, что мы могли делать скачок в умозаключениях, что было для них абсолютно чуждо. Мы могли удивить этих созданий так, как не могли они. Так началась война, которая охватила немалое время доисторической эпохи человечества. В общем и целом в ней сражались небольшие группы с каждой стороны, иногда даже отдельные воины. В какой-то момент создания, поселившиеся на Западе, вышли против человеческого царства, возникшего рядом с ними. Они сражались до самой столицы, смытой могучей волной, от которой погибли обе стороны. Существа так и не оправились от этого. Они уступали все больше и больше территории, отдавая ее людям. В итоге у них остался единственный выход – еще один долгий сон. Как и в прошлый раз, они защитили свое убежище и позволили сну забрать себя.

Последовала секундная пауза, когда дядя Джим ждал, пока отец восстановит нить повествования. Когда стало ясно, что тот не собирается ничего говорить, Джим спросил:

– А что было дальше?

– Все, – ответил дедушка. – Больше ничего не было. Но поверь мне, того, что было вложено в мою голову, было более чем достаточно. Ты же знаешь, каким переполненным кажется тебе твой мозг, после того, как ты ночь провел, готовясь к важному экзамену? Теперь представь ощущение, будто у тебя в голове все, что ты вызубрил для экзаменов сразу. Когда я выбрался из комы, медсестры и доктор решили, что я в бреду. Но это было не так. Мои нейроны пытались вобрать в себя новую информацию объемом с целую библиотеку. Постепенно, за нескольких недель, я усвоил полученные знания. Но к тому времени, когда я вышел из комнаты, мне пришлось принимать во внимание многие факторы. С одной стороны, был Джерри, который, опасаясь, что его обвинят в сокрушившей меня болезни, уехал на поиски Ирама. Один. Но весь регион замело во время песчаных бурь, из-за которых ландшафт изменился настолько, что там нельзя было находиться. С другой стороны, нашу команду перевели в другое место, на пятьдесят миль к востоку от прежнего расположения. К счастью, Джерри не открывал мой рюкзак. Учитывая отсутствие фотографий и невозможность найти дорогу в Ирам, он сомневался, что кто-то поверит в то, что он нашел нечто большее, чем тайный склад яиц ящерицы.

Но это действительно так и было. У меня была мысль найти ученого, которому можно будет показать эти яйца. Но я не был уверен, кого мне искать – палеонтолога или зоолога. Я решил, что и биохимик заинтересуется веществом, которое их покрывало, и тем, что в них содержалось. Но я не уделял достаточного внимания единственному невылупившемуся яйцу. Видимо, решил, что его содержимое понадобится для сравнения. Я точно не ожидал, что оно вылупится.

11. День благодарения

В День благодарения в по-летнему жаркой кухне было влажно от бурлящих и кипящих на плите блюд. Там пахло кетчупом и соевым соусом, которым мама приправила индейку в духовке. Она положила картофель с толстой кожурой на другой конец стола, чтобы его почистила Рэйчел. Они традиционно занималась этим с тех пор, как она в семь лет настояла на своем участии в готовке мяса. Тогда мама дала ей картофелечистку, несколько картофелин и разрешила ей осторожно их чистить. Обычно она приносила картофель с выпуклостями и неровностями, и Рэйчел иногда представляла, что может разобрать буквы и части слов, зашифрованные на них. С тех пор она продвинулась дальше тех четырех картофелин, и в ее обязанности стала входить очистка и нарезка всех необходимых овощей. Какое-то недолгое время, подростком, Джош хотел помогать ей в основном, по мнению Рэйчел, чтобы казаться лучше в глазах родителей. Но последние несколько лет он не появлялся на кухне, променяв ее на гостиную, где их отец и дедушка проводили часы перед ужином, смотря по телевизору футбольные матчи. В отличие от дедушки, которого столкновения игроков приводили почти в физический восторг, папа не был большим любителем футбола. Но он вырос со страстью отца к спорту и понимал достаточно, чтобы обсуждать со стариком происходящее на экране. Они не очень часто смотрели футбол – Рэйчел могла припомнить лишь матчи Суперкубка, – но, казалось, это удовлетворяло их потребность в демонстрации своей связи отца и сына. Рэйчел не удивилась, когда Джош, несмотря на практически полное неведение по части спорта, захотел вступить в их братство. Важность этого события проявлялась даже в том, что Джош сумел поднять себя с кровати, в которую рухнул неизвестно в каком часу утра. Но, несмотря на это, он, все еще пахнущий сигаретным дымом и водянистым пивом, приплелся, чтобы присоединиться к ним, зайдя сначала на кухню за стаканом апельсинового сока. Отец поприветствовал его с типичной иронией: «Здравствуй, герой-завоеватель, почтивший нас своим присутствием!», а дедушка – с привычным ворчанием.

После этого Рэйчел подумает, что не ожидала в тот день никаких неприятностей. Потом поправит себя, осознав, что все же предчувствовала срыв праздника и связывала это с Джошем. Она была готова к тому, что ее братец исчезнет за десять минут до того, как они соберутся за ужином, и вернется, попахивая травкой. Мама скажет: «Джош», но упрек в ее голосе будет не за само действие (они с папой тоже курили, и Рэйчел подозревала, что до сих пор не бросили), сколько за полное отсутствие рассудительности. Дедушка ничего не скажет, но край его стола практически захрустит от едва сдерживаемого гнева. Папа поторопится спросить Рэйчел о ее учебе, и она начнет вспоминать какой-нибудь длинный и отвлекающий забавный случай. С тех пор как Джош открыл для себя радости психотропных веществ, последние несколько ужинов на День благодарения и Рождество проходили примерно по такому сценарию. Насколько она знала, его наклонности не мешали учебе в старших классах, и, видимо, поэтому родители не наказывали его слишком строго (хотя могли бы). Но это в высшей степени злило дедушку, и с каждым разом Рэйчел все больше укреплялась во мнении, что это было главной причиной, почему Джош так делал.

Но в тот день разгорелся спор, ставший для Рэйчел полной неожиданностью. Все началось с того, что дедушка сказал отцу что-то, на что она не обратила внимания и восприняла как фоновый шум. Она в это время отвечала на вопрос мамы о том, чем она собирается заниматься после того, как получит разрешение на ведение юридической деятельности. Затем раздался голос Джоша: