Зеленые глаза Баст

— Вы виноваты не больше, чем я! — продолжила она. — По этой причине… мне ясно, что простить вас несложно. Я не пытаюсь оправдать себя, но если бы… он… остался жив, я не смогла бы стать его женой, после его… подозрений. Ох, Джек! Почему вы уехали и позволили мне совершить эту ужасную ошибку?

— Дорогая, — ответил я, — видит Бог, как я настрадался из-за этого.

— Пожалуйста, — попросила она срывающимся голосом, — помогите мне остаться честной по отношению к… нему. Никогда, никогда больше так со мной не говорите, пока…

Она так и не закончила фразу, ибо в эту секунду в комнату влетела тетя Элисон, седовласая розовощекая старушка с резкими движениями и очень проницательным взором. Милая бабушка, которая стала мне еще роднее от того, что столь настойчиво пыталась подтолкнуть Изобель и меня, тюфяка, друг к другу. У нее, как обычно, было слишком много слов и слишком мало времени, чтобы успеть все высказать. Мы прошли в столовую.

— Не знаю, как вы, мальчишки-девчонки, а я умираю от голода. Ох и намучилась я с кухаркой, не зная, когда вас угораздит приехать. Она-то замуж собралась, так что, боюсь, было ей не до морской капусты. Да уж, да уж, что любовь с людьми-то творит, право слово. Поправь-ка прическу, Изо-бель, не то Мэри подумает, что вы тут с Джеком целовались! Видела я, как она вчера поцеловала почтальона. Мэри, не Изобель! Джек, что ты клюешь как птичка! Боже ты мой! Где перец? Мэри! Позвони в колокольчик, Изобель. Надо с этим почтальоном переговорить: это из-за него Мэри забыла перец в перечницу насыпать; вы б их видели — никакой благовоспитанности!

— Милая тетушка Элисон! — сказал я, когда энергичная старушка выскочила из столовой (Мэри не спешила отзываться на колокольчик). — Обожает носиться туда-сюда, как официантка! Каким хорошим другом она была для меня, Изобель! И в такое время, как сейчас, вам лучшей компании не найти.

— Она чудесная! — согласилась Изобель и, когда мы ней встретились взглядами, залилась очаровательным румянцем.

Потом, на краткий миг, в глазах ее мелькнули слезы, и, зная, о ком она думает, я притих — виноватый и кающийся. Я попрал память погибшего человека и теперь вновь и вновь повторял про себя торжественное обещание не проронить ни слова любви до подходящего и соответствующего приличиям момента окончания траура. И я сдержал эту клятву, посему смею надеяться, что грех мне простился.

Обед с Изобель в этом гостеприимном доме был одним незамутненным восторгом, и я сожалел, что каждая прошедшая минута приближает время моего отъезда. И когда я наконец попрощался со всеми, передо мной открылся новый мир — я вступил в новую жизнь. Я смею надеяться, что искупил свою чисто человеческую слабость. Но я не избежал наказания за нее. В неописуемом, вновь обретенном блаженстве я не мог и представить, как скоро мне придется вернуться в этот дом, где мне предстояло столкнуться с самым ужасным событием в моей жизни.

Глава 24. ПРЕРВАННЫЙ РАЗГОВОР

— С моей точки зрения, — сказал Гаттон, — расследование сузилось до поисков одного человека…

— Доктора Дамара Грифа!

— Именно. Вы спросили, что я обнаружил в Фрайарз-Парке и Белл-Хаусе, и я могу вам очень кратко ответить. Ничего! Совершенно ясно, что Белл-Хаус был подожжен преднамеренно и продуманно. Подозреваю, мебель внутри комнат облили бензином. Дом сгорел до остова и рухнул. Сейчас это просто груда дымящихся углей.

Конечно, снаряжение местной пожарной бригады оставляет желать лучшего, но и будь они оснащены по самым современным меркам, сомневаюсь, что они справились бы с огнем. Люди, наблюдавшие за домом, растерялись, когда из окон начало вырываться пламя — и, как следствие, упустили доктора Дамара Грифа.

— Вы уверены, что он и вправду сбежал?

Гаттон бросил на меня мрачный взгляд.

— А кто, по-вашему, проделал фокус с телефоном? — спросил он. — Вдобавок, этот болван Блайз действительно слышал, как автомобиль выехал на дорогу! Что говорить — они безбожно испортили все дело. Мой марафонский забег спас вам жизнь, мистер Аддисон, но, похоже, из-за него я потерпел провал! У нас в руках супруги Хокинсы. Неприятная парочка, однако они скорее простаки, чем негодяи. Лично я убежден, что они и не подозревали о смерти леди Бернем Каверли. Дамар Гриф представил им положение так, будто она потеряла рассудок.

— Господи! Какое коварство!

— Изощренный план. Хокинс, кажется, считал, что его обязанности, то есть охрана парка от нежданных посетителей, были продиктованы необходимостью. Он полагал, что если кто-то узнает о том, чем именно больна леди Каверли, ее поместят в сумасшедший дом! А также думал, что за ней присматривает сиделка.

— Сиделка!