— Пусть тётя Валя эту… сыворотку принесёт.
Губы у Алёнки потрескавшиеся, сухие. Ей трудно было говорить, она шептала, с трудом разлепляя запекшиеся губы.
— Принесу, детка, — сказала Валька. — Но болезнь эта опасная. Врачи лучше знают, что за болезнь, и чем её лечить. А я же не врач. Принесу сыворотку от одной болезни, а у тебя окажется обыкновенный грипп.
Алёнка прикрыла глаза.
Валька, нашушукавшись с бабой на кухне всласть, — рассказывала, как её мужик, пьяный, чуть в бане не угорел, — ушла.
Баба принялась жарить картошку. Масло горело, и глаза у бабы слезились от чада: она промокала слёзы краем фартука.
— Баба! — вдруг сказала Алёнка. — Вытащи из порога иголки.
Баба выронила ложку, повернулась, как ужаленная.
— Какие такие иголки?? А? Ты что это выдумываешь?
— Я не выдумываю. Я видела, как ты их втыкала.
— А может, тебе это приснилось! Или с болезни привиделось… Я гвоздь кривой на пороге правила.
— Гвоздь… — повторила Алёнка и снова надолго замолчала.
Смеркалось. Картошка была готова. Баба, пригорюнившись, сидела за кухонным столом, глядела в окно, за которым были синие снега и чёрные заборы. Вздыхала.
— Вытащи иголки, баба! — севшим, чуть слышным голосом сказала Алёнка. — А то я умру.
* * *
Присев на пороге, вооружившись клещами, плоскогубцами, молотком, баба, подслеповато щурясь, вытаскивала иголки. Некоторые ломались — она их вбивала поглубже.
Отдыхала, потирая спину. Тихонько откладывала инструменты, семенила в спальню, глядела на Алёнку. В комнату падал свет из кухни, и лицо Алёнки было спокойным: она спала.
Баба, вполголоса бормоча молитвы, почему-то отдалённо похожие на ругательства, снова вернулась к порогу.
— Вот выдумает же, а? Иголки ей помешали!
Она загнала последнюю иглу в широкий деревянный порог, перевела дух. Собрала инструменты, открыла дверь и включила свет в маленьком закутке в сенях: там хранились все инструменты, стояло множество пустых стеклянных банок, на полках громоздились какие-то непонятные железяки — дедово хозяйство.