— Тебе чего, малявка? — спросил как можно ласковее.
— Я не малявка, — хмуро ответила Алёнка. Губы у неё задрожали. — Это ты Джульку убил.
Лавров прочистил горло, растерянно улыбнулся.
— Ну, так оно это… получилось, детка. А это что, твой пёсик был?
— Это не пёсик! — дрогнувшим голосом — вот-вот разревётся, — выкрикнула Алёнка. — Он умный был! Он никого ни разу не укусил. Шутил он так: выглянет через забор, когда незнакомый человек идёт, — и гавкнет. И всё. Пугал только. Он шутил так, шутил! Мы его в санки запрягали и катались по переулку. Он радовался, и мы тоже. А иногда тоже шутил: разбежится, и санки хлоп! — набок.
Алёнка, наконец, не выдержала, заплакала. И сказала сквозь слёзы:
— А ты его, дяденька, насмерть. Прямо в глаз. И весь бок в дырах, даже кишки видно.
Лавров выпрямился. Ему было не по себе. И показалось, что народ, стоявший по обочинам, сдвинулся с места, и как-то незаметно, крадучись, начал смыкать вокруг него круг.
— Ну… — промямлил Лавров. — Ну, вышло так. Я ж не знал…
— А теперь будешь знать, — раздался наставительный скрипучий голос: это сказал старик.
Лавров оглянулся. Его охранников как ветром сдуло, а вокруг стояли старики, старухи, дети, и какой-то расхристанный кудлатый человек с паяльной лампой в руке, и другой, в распахнутом полушубке и тельняшке, с клеёнчатой торговой сумкой на плече.
Они обступали его всё теснее.
Внезапно раздался молодой уверенный голос:
— Это что тут такое? Очередь за субсидией?
Лавров глянул: сквозь толпу прошёл молодой омоновец, плечистый, налитой, как культурист.
— Да вот… — Лавров снова прочистил горло и сказал хрипловатым, чужим голосом: — Самосуд, кажется, решили устроить.
Омоновец оглядел толпу, хмыкнул, и вдруг сказал:
— Самосуд — это правильно. Это дело даже хорошее… А то от нашего суда справедливости не дождёшься.
Народ облегчённо вздохнул, а мужик в тельняшке поскрёб заросшую щетиной шею и возразил:
— Самосуд — нельзя. Потом верёвок не оберешься.
ebooksa