Собачий род

— Ну да! Днём если увидит кто — прогонит.

— Это точно, — согласилась Алёнка.

Андрей поглядел вдоль переулка, освещённого редкими фонарями.

— Не так уж там и темно. Это здесь, на переулке, фонари поломаны. А там же железная дорога, поезда ходят. И переезд. На переезде всегда светло.

Алёнка подумала.

— Баба хватится… Искать начнёт.

— Не хватится! Мы же быстро!

Алёнка поднялась, сунула руки в карманы, подумала ещё.

— Ну, ладно. Пойдём. А если вдруг увидит кто, — мы мусор вывозили, правда? А потом покататься решили.

— Где покататься? — удивился Андрей. — На переезде? Там же машины!

— Ну. Машины. Взрослые же всегда думают, будто дети нарочно там, где машины, играют. Отругают нас, — и всё. А зачем мы туда на самом деле приходили, никто и не подумает.

Андрей в восхищении посмотрел на Алёнку. И, волоча рядом с ней санки, искоса всё поглядывал на неё.

* * *

Нар-Юган

Тарзана совсем замело снегом. Он спал последним собачьим сном, когда Белая подошла к нему, внимательно обнюхала, обойдя со всех сторон, и присела.

Волки, как по команде, тоже сели.

Волчица подняла морду к тёмному небу, на котором из-за метели не было видно ни звёзд, ни луны, и протяжно завыла.

Это был не обычный тоскливый вой голодных волков. Это была песня. И волки, окружавшие Белую, прекрасно понимали её.

Она пела о том, что дело сделано; пёс, который должен был исчезнуть, — исчез. Его пришлось лишь догнать и окружить. Его даже не пришлось рвать на части; всё, что нужно, сделало время, Волчье время. Пёс не дошёл до своей неведомой цели. Он никому не смог причинить беспокойства.

Она, Большая Белая, Мать всех волков, вскормившая Ромула и Рема и присутствовавшая при начале мира, теперь станет свидетельницей его конца.