– Гемато… Гермоген Пантелеевич!
Старик не торопясь положил полено и обернулся.
– Гермоген Пантелеевич, а это не вы… – в последний момент Мышь все-таки струхнула и вывернула вопрос по-другому: – А у вас нет игрушек?
Гематоген молчал. Его коричневое от загара морщинистое лицо было похоже на дубовый пень.
– Петины, – наконец вымолвил он. Мы поняли, что Петей звали его сына. – На чердаке. Играй.
– Большое спасибо, Гермоген Пантелеевич! – дрожа бантиками, выкрикнула Мышь как на детском утреннике.
– Эх ты, бояка, – сказал я, когда мы отошли. – Почему прямо не спросила про шпагу?
– Испугалась. Ты ведь тоже не спросил, а обещал меня подстраховать. Вернешься, спросишь?
– Нет уж, – отказался я. – Гематоген и без меня сегодня заболтался, может горло сорвать с непривычки. Скорее всего, мы сейчас и так узнаем, его это шпага или нет.
– Если она из набора, тогда конечно, – согласилась Мышь. – Может, найдем от нее пистолетик. Или кинжал.
Мы разыскали в сарае приставную лестницу, втащили в избу и через люк с заржавленным засовом поднялись на чердак. Судя по слою пыли, сплошь покрытому крапинами мышиных следов, Гематоген здесь не был много лет.
– Я пошла назад, – разочарованно сказала Мышь, но осталась у люка. Ее астма не любит пыли. Мышь сразу краснеет, начинает задыхаться и пшикать в рот из баллончика, только лекарства ей плохо помогают.
– Гляди оттуда, а будет плохо, сразу выскакивай из дома, – посоветовал я.
– Разберусь, – буркнула Мышь.
На чердаке стоял полумрак. Нагибаясь под гамаками паутины, я дошел до светового оконца и распахнул его настежь. Косой солнечный луч ворвался на чердак. В нем плясали пылинки. Внизу Гематоген поднял голову на стук раскрытой рамы – и, конечно, промолчал.
– Странно, у меня даже слезы не текут, – заметила Мышь. – Может, в тайге другая пыль?
Я оглядывался. Под седой кисеей паутины проступали очертания древних радиоприборов с лампами и циферблатами.
Мышь сказала:
– Рация.
– У Гематогеши?!