Проклятая повесть

22
18
20
22
24
26
28
30

– Профессор парапсихологии, экстрасенс… – и Лялькин запнулся на мгновение. Вы были на сегодняшней лекции?

– Да, – как провинившийся школьник ответил Кузьмин.

– Жаль: гвалт поднялся… – Сказал Лялькин.

– А как вы, это… стакан…? – спросил Виктор Васильевич.

– Стакан-то? Стакан я так… – Лялькин протянул руку.

Ни Кузьмин, ни Тартов не уловили момента, когда стакан с вином оказался на его ладони.

– Ловко! – восторженно прокомментировал Константин Романович. – Хорош фокус! А еще, что можете?

– Это не фокус, уважаемый, а овладение геометрией пространства-времени. – Лялькин откинулся на спинку сидения и закурил.

– Ну, да… – недоверчиво произнес Тартов и выразительно посмотрел на Кузьмина: «Мол, дурит нас мужик».

Однако уже через час, Лялькин очаровал обоих собеседников, показав им еще несколько фокусов с изменением «кривизны пространства-времени».

– Жаль, уходить нужно, – огорчился Тартов, вставая из-за стола. – Вот моя визитка, – он бросил на стол карточку и несколько крупных купюр и ушел.

То ли под воздействием спиртного, то ли еще по какой причине, но Кузьмин рассказал Лялькину о Ефимке. Ему в этот вечер хотелось рассказывать и рассказывать о себе, настолько Геннадий Петрович расположил его. Рассказ о Ефимке заинтересовал Лялькина и он предложил Кузьмину встретиться завтра, «в удобное для него время».

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПОСЛЕДНЕЙ ГЛАВЕ.I

В феврале 2000-го года, меня вызвал к себе редактор Михаил Валерьевич, что он делал нечасто. Вызвал по телефону, и по тону его голоса я понял, что ничего хорошего мне этот «вызов на ковер» не сулил. Должен сказать, что чувствовал я себя в последнее время плохо. Мучила бессонница, а когда засыпал, то снились мне кошмары. Я попытался «лечиться» известным русским способом, принимать на ночь граммов сто пятьдесят водки, но очень быстро перескочил эту норму и в последнее время выпивал почти бутылку, оставляя на утро, на похмелку стопку – другую.

Так что причины для дурного предчувствия у меня были: скрыть вечерние попойки и, самое главное, последствия их – как-то: помятый вид, отекшее лицо и прочие прелести такого образа жизни, было невозможно. Однако речь Михаил Валерьевич завел не об этом. Обычно резкий в суждениях, он на этот раз мялся, справлялся о моем здоровье, но ничего не сказал о моих увлечениях водочкой.

– Черт его знает, – наконец выдавил он из себя, – чем ты не угодил Гарану «Великолепному»? Задолбил он меня, как дятел трухлявое дерево.

Так своеобразно Михаил Валерьевич отреагировал на мой недоуменный взгляд.

Я молчал, да и что я мог сказать? Я догадывался о причинах: сам совершил крупнейшую ошибку, попутал меня бес тщеславия, показал-таки некоторые главки из этой вот повести одному человеку. Еще раз подтвердилось давнее изречение: «что знают двое – знают все».

– Говорят, что ты что-то там накалякал, мемуары какие-то или расследование, не понял, – он вопросительно посмотрел на меня.

– Чепуха все это, Михаил Валерьевич. Ну, какие я могу написать мемуары, а уж тем более расследование? – попытался спустить этот вопрос на «тормозах».