И вдруг они очутились у озера. Маслянистая, подернутая пеной вода лежала перед ними почти неподвижно – лишь изредка по ней пробегала слабая рябь, так что волной едва смачивало прибрежную гальку.
Тропинка пошла левее, и еще через минуту-другую впереди показалось расплывчатое пятно, которое постепенно приобрело очертания криво торчащей над водой деревянной пристани. Полусгнившие сваи, зеленый от слизи настил – и больше ровным счетом ничего; тропинка кончалась там, где начиналась пристань, а там, где кончалась пристань, начинался туман. Смерть Лиры, их проводница, вежливо поклонилась и растаяла во мгле прежде, чем ее успели спросить, что делать дальше.
– Слушай, – сказал Уилл.
С воды донеслись размеренные звуки: скрип дерева и негромкие ритмичные всплески. Рука Уилла потянулась к ножу на поясе; он осторожно шагнул на подгнившие доски. Лира следовала за ним по пятам. Стрекозы опустились на две поросшие мхом причальные тумбы, точно геральдические стражи, а дети замерли в конце пристани, вглядываясь в туман и стряхивая с ресниц осевшие на них капли. Тишину нарушали только медленное поскрипывание и всплески, которые слышались все ближе и ближе.
– Давай вернемся! – прошептал Пантелеймон.
– Нельзя, – шепнула в ответ Лира.
Она посмотрела на Уилла. На его лице застыла угрюмая решимость; нет, он не повернет назад. И галливспайны, Тиалис на Уилловом плече, Салмакия на Лирином, были спокойны и внимательны. Крылья стрекоз серебрились от влаги, как паутина, и время от времени они быстро трепетали ими, отряхиваясь, – потому что от воды крылья могут отяжелеть, подумала Лира. Она надеялась, что в стране мертвых отыщется что-нибудь съестное и для стрекоз.
И тут появилась лодка.
Это была старинная шлюпка, ветхая, гнилая, латаная-перелатаная; да и сам гребец был древний старик, одетый в рубище из мешковины и подпоясанный веревкой, – он сидел сгорбившись, сжимая весла костлявыми руками, и его светлые слезящиеся глаза смотрели вперед из складок морщинистой серой кожи.
Потом он отпустил весло и ухватился скрюченной рукой за железное кольцо, вделанное в столб на углу пристани. Подгребая другим веслом, он поставил шлюпку вплотную к доскам.
Все было ясно без слов. Первым в лодку прыгнул Уилл, за ним двинулась Лира.
Но тут лодочник поднял руку.
– Без него, – хриплым шепотом сказал он.
– Без кого?
– Без него. – Он протянул изжелта-серый палец, указывая прямо на Пантелеймона в облике горностая, и красно-коричневая шубка деймона немедленно превратилась в снежно-белую.
– Но он – это я! – воскликнула Лира.
– Если ты отправляешься, он должен остаться.
– Но мы не можем! Мы умрем!
– Разве не этого ты хочешь?
И тогда Лира впервые по-настоящему осознала, на что они решились. Деваться было некуда. Она стояла, дрожа, охваченная паникой, и так крепко прижимала к себе своего деймона, что тот заскулил от боли.