Янтарный телескоп

– Ну конечно, – ответила Аталь. – Удивительно, что ты их не видела. Посмотри на малыша…

Она показала на ребенка, игравшего в высокой траве, – он неуклюже прыгал за кузнечиками, вдруг останавливался, чтобы рассмотреть лист, падал, поднимался, подбегал к матери и что-то говорил ей, потом его внимание привлекала какая-то палочка, он пытался поднять ее и, обнаружив, что по хоботу ползут муравьи, взволнованно трубил… Вокруг него плавал золотой туман, так же как вокруг навесов, рыболовных сетей, вечернего костра, – более плотный, чем над ними, но ненамного. А еще он отличался тем, что в нем все время возникали маленькие потоки и вихри намерений, они клубились, разделялись, отплывали в сторону, исчезали, сменяясь новыми.

Вокруг его матери золотые искры роились гораздо гуще, и потоки их были гораздо сильнее и постояннее. Она занималась стряпней: сыпала муку на плоский камень, раскатывала тесто для тонких лепешек, посматривая между тем на ребенка, и Тени, или шраф, или Пыль, омывавшая ее, казалась овеществленной ответственностью и мудрой заботой.

– Ну вот, ты видишь наконец, – сказала Аталь. – Тогда пойдем со мной.

Мэри посмотрела на подругу озадаченно. Непривычный был тон у Аталь: она как будто говорила: ты готова наконец; мы ждали этого; теперь кое-что изменится.

Со всех сторон приближались мулефа – с холма, от своих сараев, с реки, – члены ее группы, но и чужие, незнакомые, смотревшие на нее с любопытством. Их колеса катились по утрамбованной земле с низким, ровным звуком.

– Куда я должна идти? – спросила Мэри. – Почему все едут сюда?

– Не беспокойся, – сказала Аталь, – иди со мной, тебя никто не обидит.

Похоже было, что это собрание ожидалось давно – все знали, куда ехать и зачем. На краю поселка был невысокий, правильной формы бугор, хорошо утрамбованный, с пандусами по обеим сторонам, и мулефа, числом не меньше пятидесяти, как определила Мэри, направлялись к нему. В воздухе висел дым очагов, на которых готовилась пища, и заходящее солнце окутывало все предметы собственной золотой дымкой. До Мэри доносился запах жареной кукурузы и самих мулефа – отчасти масла, отчасти разогретых тел, приятный конский запах.

Аталь повела ее к бугру. Мэри сказала:

– Что происходит? Скажи!

– Нет, нет… Подожди. Саттамакс будет говорить…

Мэри в первый раз слышала это имя, и самого залифа, на которого показала Аталь, она прежде не встречала. Он был старше всех, кого она видела до сих пор: на основании хобота у него росли белые волоски, и двигался он скованно, как будто страдал артритом. Остальные относились к нему почтительно, и Мэри, украдкой посмотрев на него через лаковые пластины, поняла почему: рой Теней вокруг старого залифа был таким большим и сложным, что и она невольно почувствовала к нему уважение, хотя сам по себе вид этого роя ничего ей не объяснил. Когда Саттамакс приготовился говорить, остальные мулефа смолкли. Мэри стояла перед бугром рядом с Аталь, для храбрости, – все взгляды были устремлены на нее, и она чувствовала себя, как новенькая в классе.

Саттамакс заговорил. Голос у него был низкий, богатый интонациями, а движения хобота сдержанны и изящны:

– Мы собрались здесь, чтобы приветствовать чужестранку Мэри. Утех из нас, кто знает ее, есть основания быть благодарными за все, что она делала для нас с тех пор, как здесь появилась. Мы ждали, когда она овладеет нашим языком. С вашей помощью, в особенности с помощью залифы Аталь, чужестранка Мэри научилась понимать нас.

Но ей надо было понять еще одно. Шраф. Она знала о нем, но не видела его, как мы, пока не сделала прибор для того, чтобы его видеть.

Теперь она его видит и поймет, чем она может нам помочь. Мэри, поднимись сюда и встань рядом.

Она была смущена, растеряна, но все же поднялась на бугор и встала рядом со старым залифом. По-видимому, ей надо было что-то сказать.

– Вы сделали так, что я почувствовала себя вашим другом. Вы добры и гостеприимны. Я пришла из мира, где жизнь совсем не похожа на вашу. Но некоторые из нас тоже знают о шрафе, и я благодарна за то, что вы помогли мне сделать стекло, через которое я его увидела. Если я могу вам чем-то помочь, то сделаю это с радостью.

Говорить перед ними ей было труднее, чем с Аталь, и она боялась, что плохо выражает свои мысли. Непонятно было, в какую сторону смотреть, когда ты не только говоришь, но и должна жестикулировать; однако они как будто понимали ее. Саттамакс сказал: