Ночь триффидов

Двенадцать минут…

Пятнадцать, шестнадцать…

Указатель уровня топлива медленно, но неуклонно приближался к красной зоне.

Радио молчало.

За колпаком кабины царила тьма. Я не видел даже ужасающего красного неба — оно осталось выше, сейчас мы летели сквозь облака. Истребитель напоминал угря, пробирающегося по илистому дну мутной реки.

По прошествии нескольких минут я сказал Сеймуру:

— Если мы еще задержимся, придется выбираться из кабины и идти пешком.

— Что? Простите, кажется, я вас не совсем понял.

— Не берите в голову. Обычная пилотская шутка.

Я передвинул ручку от себя, и машина пошла вниз. Я хотел рассказать Сеймуру, как работает катапульта, но решил пока воздержаться. Сеймур ничего не понимал ни в катапультах, ни в парашютах. Гуманнее было бы его пристрелить.

В отсутствие связи приходилось полностью полагаться на зрение. Я надеялся заметить огни посадочной полосы прежде, чем мы врежемся в землю. Перед вылетом в свете стартовых ракет я сумел оценить высоту облачности. По моей прикидке, расстояние между землей и нижней кромкой облаков было не менее тысячи футов.

Если опускать это корыто достаточно аккуратно, можно выйти из облаков, не опасаясь столкновения с холмом или деревом. На альтиметр на такой высоте полагаться нельзя — это не слишком точный прибор, но «Джавелин» снабжен мощными посадочными прожекторами. Даже с высоты тысячи футов удастся определить, над какой субстанцией мы летим — земной твердью или морской жижей.

Я осторожно снижал машину до высоты в тысячу футов.

Топлива оставалось максимум на семь минут полета.

В подобных обстоятельствах мягкой посадки ожидать невозможно.

Набирая высоту в облаках, я вел машину широкими кругами. Где-то в центре этих кругов далеко внизу находился остров Уайт. Если я на высоте тысячи футов по радиусу, размышлял я, то увижу посадочные огни аэродрома. А если аэродром окажется в стороне, то уж свет поселков и деревень замечу обязательно.

Однако погода оказалась еще более гнусной, чем я предполагал.

Капли дождя били по колпаку кабины пулеметными очередями, а прожектора самолета выхватывали из тьмы лишь закручивающиеся на ветру и разбивающиеся в мелкие брызги дождевые струи.

Похоже, у меня оставался весьма ограниченный выбор дальнейших действий.

Во-первых, я мог продолжать лететь в струях дождя и в порывах ветра, сотрясающих машину.