Первый триместр был также – в моем случае – периодом почти постоянной тошноты.
Представьте самое тяжкое в вашей жизни похмелье, наложенное на три часа сна, месячные и морскую болезнь. Все это – в слишком тесных брюках и со вкусом и запахом горелого лука во рту. Почти на шестнадцать недель это стало моей постоянной реальностью. Еда не помогала, питье не помогало, спать днем было не всегда возможно (пусть я фрилансер, но даже мне нужно порой жить в вертикальном положении).
Я блевала каждый раз, когда садилась в 253-й автобус. Однажды утром, идя к остановке, я блеванула заранее, от одной мысли о предстоящей поездке, уделав все колесо и капот коричневого «форда-фокуса», а потом подняла взгляд и увидела водителя, который в ужасе пялился на меня и лужу рвоты, собиравшуюся у меня под ногами (целилась я в водосток). Я робко пошарила рукой в сумке и извлекла из нее значок «ребенок на борту», который купил Ник через неделю после того, как узнал. Я поднесла его к водительскому окошку, проговорив одними губами «извините». Преисполненный отвращения, мужчина отогнал меня прочь взмахом руки. Сгорая со стыда, я сунула значок обратно в карман, опасаясь столкнуться с кем-то знакомым в автобусе и сделать всеобщим достоянием свое частное, личное и внутреннее существование.
Разумеется, никто не знает точно, что вызывает «утреннюю тошноту» (не обманывайтесь – она может длиться весь день) или как ее лечить, поскольку, как и во всех прочих отношениях, женское тело и болячки прискорбно мало изучены. Ученые с большей вероятностью получат финансирование для исследования частичного мужского облысения, чем первого триместра.
Но хуже рвоты, отвращения ко всем свежим и зеленым продуктам, усталости, густого слизистого удвоения выделений, болезненных грудей – постоянный, неотступный страх, что все это может исчезнуть так же быстро, как появилось.
До того, как пройдешь 12-недельное УЗИ, увидишь, что беременность жизнеспособна и что это крохотное скопление клеток, взбудоражившее все тело, бьется так, как ты надеялась, ты существуешь в состоянии напряжения и неуверенности. Можно быть беременной, при этом не обязательно создав живой плод. Можно воспроизводить клетки в утробе, но они могут не дать сердцебиения, которое в любой момент, без всякой видимой причины останавливается.
Согласиться, чтобы что-то такое, чего не можешь ни видеть, ни осязать, ни слышать, ни контролировать, росло внутри тела, но зависело от милости сил, над которыми никакой власти, – это акт веры, воображения и риска, а не только биологии. Внезапно и без твоей вины, без несчастных случаев, насилия, выбора эта беременность может закончиться. Мысль об этом преследовала меня месяцами.
Посреди ночи, глядя на плоский и безмолвный живот, я выползала к коробке для документов, стоявшей на полке, и доставала оттуда старые пропитанные мочой положительные тесты, просто чтобы посмотреть. Потом, после установления беременности, моментами накатывали тотальный страх, паника, когда я была убеждена: ребенок не шевелится уже много часов. С мыслями о кислородном голодании и внутриутробной смерти, криком кричавшими в голове, я пила воду со льдом стаканами, ложилась на левый бок и ревела белугой, отчаянно желая ощутить хоть какой-то пинок, хоть какое-то подергивание в животе. Днем, когда Ник был в 24 км от меня, готовя группу одиннадцатилетних детей к экзаменам, мне было так же одиноко и страшно, как ребенку, забытому на обочине шоссе.
Тогда, в апреле 2017 года, беременность давалась мне тяжело. Ведь это действительно тяжело. В каких-то отношениях так же, как то, что начинается после нее.
Я уже говорила и повторю: ни один мужчина, голосующий против абортов, не смог бы выдержать подобное состояние.
Ни один из этих свиномордых сгустков страха, женоненавистничества и идиотии не смог бы вынести состояние, когда кожу, мышцы и кости растягивает и разрывает нерожденный ребенок. Ни один не стал бы терпеть три месяца ежедневной рвоты, экзистенциального ужаса, периодических кровотечений, постоянной тошноты и неизбывной усталости, за которыми последуют еще шесть месяцев боли в суставах, одышки, снижения подвижности, состояния, близкого к недержанию, страха и истощения ради того, что может даже и не выжить. Ни один не стал бы отказываться от положения, способности работать, финансовой защищенности, свободы мысли и передвижений, от всего прежнего образа жизни, чтобы растить в собственном теле нечто такое, чего даже не хотел, – ведь это достаточно тяжко и тогда, когда хочешь.
Я уверена, такой опасный, поворотный для жизни трудный процесс следует начинать лишь в том случае, если беременная безусловно этого хочет. Ни один ребенок не должен рождаться в иных условиях, чем полная и абсолютная желанность, и единственный человек, который может и должен судить об этом, – сама беременная. Кто носит ребенка, тот и решает. Наверное, вы гадаете, почему беременность, роды и воспитание ребенка сделали меня такой несгибаемой сторонницей выбора. Наверное, думаете, будто такое заявление обличает во мне «плохую» или равнодушную мать. Может, вы беспокоитесь, что будет чувствовать мой сын, когда прочтет мое высказывание о том, что я должна была иметь полную власть абортировать его, если бы захотела. Все в порядке, не волнуйтесь. Я знаю, что делаю. И знаю, каково быть ребенком женщины, ратующей за выбор. Это просто замечательно.
Хотите вы детей или нет, способны зачать или нет, являетесь противницей брака, боитесь этого, жаждете этого или испытываете отвращение при одной мысли, – в любом случае возможность создать другую жизнь под вашими ребрами важна. Утверждать обратное – презирать материнство как скучное, маргинальное, бытовое или несущественное занятие – это акт культурного насилия. Подобное допускает эксплуатацию, злоупотребление, несправедливость и нарушения, растущие подобно плесени под системами власти. У большинства женщин будет как минимум один ребенок к моменту достижения 41 года. Все люди на свете – результат беременности и родов какой-то женщины. Возможность и реальность рождения ребенка так же важны, интересны и достойны внимания, как все созданное, пережитое или являющееся объектом веры человечества.
За все девять с лишним месяцев у меня было, наверное, всего два часа, когда я либо видела, либо слышала малыша. Когда я говорю, что беременность – это акт веры и эксперимент жизни в неопределенности, именно это я и имею в виду. Месяцами я несла единоличную ответственность за сохранение его жизни – и при этом не имела ни малейшего представления о том, что происходит у меня под кожей. На этом первом 12-недельном УЗИ я ожидала чего-то среднего между высадкой на Луну и свадьбой: мы с Ником ахнем, повернемся друг к другу со слезами на глазах и улыбнемся.
На самом же деле я легла поперек полосы серой бумаги на другую голубую кушетку из кожзаменителя с вопящим от ужаса сердцем, с руками, которые тряслись, точно два потных листика, ожидая плохих известий. Где-то глубоко внутри было неискоренимое ощущение, будто что-то не так. У него порок сердца? Есть ли череп? Может, нет головного мозга? Это трубная беременность, которая вот-вот фатально лопнет вне матки? Он действительно живой? Может, мне вообще все приснилось?
Вера в собственное тело была, как и следовало ожидать, такой же скудной, как редкие волосинки на подбородке мальчика-подростка. Я так хотела, чтобы все было в порядке, но настолько уверилась, что это не так! Когда крохотный серый скелетик человека появился на экране, взмывая вдоль стенки моей утробы, словно в водяном лотке, и пытаясь крутить сальто в своем жидком домике, я ощутила, конечно, радость, но помимо нее был и всепоглощающий ужас. Вот оно – крошечное, абсурдное начало человеческой жизни, которая незримо выросла во мне. Мое тело сотворило его – и, конечно же, мое тело могло его и убить.
Когда техник УЗИ попросил задержаться и переговорить со старшей акушеркой после приема, у меня было ощущение, будто я вот-вот вылечу из тела. Меня затопил чистый ужас. Вот и все, подумала я. Это момент, когда они сообщат жуткие новости. Я была так напугана, что едва могла разобрать, что эта терпеливая, добрая, мягкая, как домашняя булочка, женщина говорит, и содрогалась от слез. Слава богу, Ник был там и объяснил, что из-за низкого уровня плазмапротеина-
Я, как дура, пошла домой и загуглила «низкий
Во время беременности я также узнала, что у меня обнаружен стрептококк группы В – бактерия, которая могла, если передать ее малышу во время родов, привести к серьезным осложнениям, если не к смерти. Еще сказали, что проблемы с плацентой означают опасность родов дома, и посоветовали поговорить с консультантом. К счастью для меня, это оказалась воистину небесная женщина по имени миз Эрскин, которая будет вызывать в моем сердце любовь и восхищение до моего смертного часа. Она – все, что я хочу видеть в премьер-министре: мощное сочетание интеллекта, компетентности и юмора; бескорыстная преданность работе, которая удерживает ее в рабочем кабинете по одиннадцать часов подряд; волосы, как у Кэролайн Лукас; голос успокаивал и забавлял; и еще чувствительность, позволившая ей подходить к каждой моей проблеме всерьез, но не оставляя места ни для чего, кроме абсолютной брутальной честности. Будь это возможно, я бы поставила ее во главе всего – незамедлительно.
Во время первой встречи я сидела, трясясь, рядом с подругой Элинор, которая пришла со мной, чтобы вести заметки, поскольку я явно утратила способность создавать и хранить новые воспоминания. Люди называют это «младенческим мозгом». Я называю это «беременным слабоумием»: не так миленько и меньше вероятность, что словосочетание будут использовать, чтобы покровительственно разговаривать с тобой свысока. Пока я смотрела на таблицу непонятных результатов замеров кровяного давления и спрашивала о возможности врожденных расстройств, миз Эрскин улыбнулась, посмотрела мне прямо в глаза и сказала:
ebooksa