— Господи, дайте дух перевести, — я на дрожащих ногах плюхнулась на ближайшую кровать.
— Но теперь, заметьте, наша удача под угрозой. Сегодня последний день, когда можно высадить культуру в новый раствор, иначе она погибнет. Тебе это ясно, Катрин? Сегодня последний день, мы имеем всего несколько часов на все про все.
— Я понимаю… Клаус говорил, что здесь имеется лаборатория.
— Вот именно, Клаус. Теперь он заноза номер раз. Предлагаю такую схему: его следует изолировать, быстро и жестко объяснить что к чему, лишить права распоряжаться и взять власть в свои руки. Кроме того…
— Подожди, Павел, что значит «лишить права»? Почему «жестко»? Он нам всем жизнь спас! Что с тобой было бы, останься мы на станции? Она глубиной-то, дай Бог, 3 метра, и насквозь продувается…
— Ну, положим, сверхзадачи спасать нам жизнь у него и в мыслях не было…
— Катрин, пойми ты, он дико испугался остаться в одиночестве на долгие годы, — вступил в разговор Димон. — Вот и поднялся по быстрому, чтоб какую-нибудь бабу себе вниз утащить. А тут мы, всей тусовкой… Не заблуждайся, на его счет, пожалуйста.
— Не знаю… Мне он ничего такого не говорил… — перед моими глазами, как живая встала фигура в форме, машущая нам руками из дверей будки.
— Мне тоже, но ты только взгляни, как он на панкушек смотрит, козлина старый. Каждую самолично водил умываться… Теперь они все совершенно одинаковые! Коз-з-зел… Раньше, хоть одна с синими волосами, другая с зелеными… Хоть какое-то разнообразие было…
— Димон, не отвлекайся, после о панкушках. Сейчас о вакцине, — сказал Павел.
— Хорошо, но я так и не поняла: почему нельзя попросить его открыть для нас лабораторию? То есть, это ведь и ему надо!
— Я уже просил, как ты думаешь… Угадай с трех раз, что он мне ответил? Что У Меня Нет Допуска…
— Чего-чего?
— Ты слышала. Нет допуска. У меня. На военный объект. Я иностранец. К тому же, я незаконно нахожусь на территории Германии, ведь срок моей транзитной визы истек 24 часа назад, — тон Павла веял космическим холодом.
— А ты объяснил ему в чем дело?
— У Жан-Клода уже типун на языке от этих объяснений. И еще. Тупой солдафон сказал, чтобы мы не воображали себя «руссише элите». Наверное, про себя он думал, что мы «руссише швайне». Во всяком случае, рожа у него была как раз такая.
«Господи, Боже ты мой… Уже начинается… Как там было в реферате по проблемам выживания малых изолированных групп? А, вот: деградация, ведущая к самоуничтожению, сопровождаемая обострением конфликтов на расовой почве… национальные проблемы… Но так скоро? Всего три дня, как мы заперты в ограниченном пространстве; я еще даже не всех по лицам узнаю, не говоря уже об именах… Хотя, учитывая фактор стресса… Интересно, что, будучи негром, подумал о „руссише элите“ Жан-Клод? Конечно, он учился в университете в Ростове-на-Дону, обожает „дедушку Ленина“, по-русски говорит прекрасно, и мы часто шутили, что он казак донской, а вовсе не обезьянский человек…»
— Катрин, детка, пора выходить из спячки, пора позаботиться о проблеме нашего выживания! — прозвучал голос Димона над моим ухом.
— Что я могу сделать? Он же меня не послушает…
— Ты должна отвлечь этого идиота, а мы навалимся и скрутим его. Отберем ключи. Отберем оружие. А потом мы просто…