Право на жизнь

22
18
20
22
24
26
28
30

Она терла его сосредоточенно, иногда сняв тряпку, мочила ее в ведре. Это выглядело как-то обыденно, по-домашнему: уборщица в синем рабочем халате с косынкой на голове, словно была это не камера для невольников, а детский садик. Уборщица была похожа на нянечку, простую и добрую нянечку.

— Убери ноги-то, сынок, — попросила она, когда добралась до сидящего на нижнем ярусе Ильи.

Илья подогнул под себя ноги.

— За что сидишь-то, милый?

— Да не знаю даже, говорят, за попытку изнасилования.

— Ну-у-у… — уборщица усердно терла пол. — Так сознайся им, да и дело с концом, — от доброты душевной сказала она — с ее позиции жизнь казалась простой и ясной, как половая тряпка. — А то, вишь, чего тут — грязь какая, да и кормят небось плохо. О-ох!

Она вздохнула тяжко, уселась на свободную койку против Ильи и оперлась на палку швабры обеими руками.

— А изнасиловал-то кого хоть? А то, знаешь, женщины такие бывают, сама и так и этак фланирует, а потом заявление пишет… Ты смотри с такими не водись, — как-то по-матерински погрозила она пальцем. — Я уж тут уборщицей десять лет — наслушалась. Да уж, неприятный случай.

Женщина добро глядела в лицо Ильи.

— Эти милиционеры, — продолжала дальше уставшая уборщица, — они человека понять не могут. Вот ты, к примеру. Видать, девки-то тебя не любят, худосочный ты. Так ты на нее и позарился, правда?! Тут человека понять нужно. А кто поймет, как не материнское сердце. Я тебя, сынок, понимаю. Так сама она? Можешь мне сердце облегчить, ваша братва мне всегда все рассказывает. Уж я наслушалась тут.

Глядя в эти добрые глаза, с каким бы удовольствием Илья рассказал ей все, облегчил душу, поплакал бы на плече… Как он устал!

— Если б я что-нибудь помнил… — плачущим голосом заговорил Илья.

— Ну, уж так и ничего? — огорчилась уборщица.

— Ну помню, что пришел к ней в котельную… — начал снова тужиться Илья.

— Ну-ну, — оживилась уборщица, в глазах блеснул нетерпеливый интерес, но она тут же подавила его.

— Больше ничего.

— Жалко. Я, конечно, не знаю, не моего это уборщического ума дело, но слышала я, что ихний начальник говорил, что если ты им там такую-то бумагу подпишешь, так они тебя выпустят домой. Дома-то мать небось заждалась. Уж я-то знаю, каково матери. Подпиши, сынок, да и иди с миром. Чего тебе тут-то. Здесь всякий люд, это сейчас никого, а то такие драчуны бывают. Не приведи Господь! А тебе что — подписал да иди. Чего тебе тут маяться?..

От доброты душевной уборщица положила Илье руку на колено.

Хоть и был Илья в тяжелом физическом состоянии, но что-то в поведении женщины насторожило его. Он внимательно пригляделся к уборщице. Халат на ее груди слегка разошелся, и там что-то блеснуло, в камерном полумраке Илья всмотрелся… Поймав его взгляд, уборщица быстро запахнула халат. Но Илья уже успел рассмотреть, что это была пуговица с гербом Российской Федерации. По выражению лица Ильи поддельная уборщица поняла, что разоблачена. Ни слова не говоря, она поднялась и, взяв швабру и громыхая ведром, вышла из камеры.

«Эх, повеситься бы, — подумал Илья, глядя ей вслед. — Все здесь вранье. Одно вранье».