Не он первый, не он последний. Меня уже пытались убить миллионы раз, но всегда с одним результатом.
Я был бессмертен. До сегодняшнего дня, когда Словенов объяснил мне, что я встал на путь старости и гибели...
А люди всё тянули руки к моей колеснице, и какая-то женщина подняла вверх своего ребенка — уродца, покрытого паршой и с парализованными руками.
Местные дети страдали от радиации и от некачественных атмосферных фильтров, которые поставил сюда этот ублюдок Пушкин.
Я позволил моему соратнику Пушкину руководить колонизацией этой системы, а он разворовал половину выделенных денег.
И это тоже было признаком моей старости. Раньше Пушкин себе такого не позволял...
Мой слух выхватил из гомона толпы жалобный голос женщины с изуродованным болезнью ребенком:
— Бог-Император, помоги мне! Дай здоровья моему маленькому Леку, исцели его! На тебя уповаю, Бог-Император!
И я взмахнул рукой, и золотая вспышка пронеслась над толпой.
И ребенок вдруг засучил ручками, и парша исчезла с его личика...
— Спасибо, Бог-Император! Спасибо тебе!
Женщина пала на колени и принялась обнимать и целовать сына, по её щекам текли слезы...
А мы поехали дальше и вскоре остановились у громадного храма.
Здание, выстроенное в готическом стиле, возвышалось над городом, над всеми небоскребами Неониневии, оно восходило к самой атмосфере.
А перед храмом стоял мой памятник — монумент Императору-Крокодилу, и памятник изображал меня юным и красивым юношей, ибо в этом храме поклонялись мне — создателю Империи, самому сильному существу во Вселенной, живому богу.
И я прослезился под шлемом, увидев лик памятника и узрев себя молодым и бессмертным...
Теперь мне таким уже не быть.
А перед храмом меня уже ждали стеклянные ящики, в которых лежали законсервированные тела офицеров, погибших во время нападения грибоголовых. Павших солдат в этой звездной системе сжигали, как и во всей Империи. Но вот офицеров было принято консервировать после смерти, на случай если появлюсь я...
И я появился.
И толпа наконец замолчала и замерла в предвкушении чуда.