Юрка встал и подошёл к бюсту — высотой тот был примерно такого же роста.
— Никому я не нужен, — пожаловался Юрка и протянул руку ко лбу Ленина. Провёл по шероховатой гипсовой лысине, тяжело вздохнул. — Мы с вами похожи, да? Вы тоже стоите в углу тут и пылитесь, никому не нужный… Эх, только вы меня и понимаете, Владимир Ильич. — Юрка взял голову бюста в обе руки и, потянувшись вперед, поцеловал Ленина в лоб. — Спасибо, что выслушали, мне даже полегчало…
— Юра! — зашипел Володя за его спиной. — Ты что творишь?! — судя по тону, он был в ярости.
Юрка повернулся, взглянул на худрука. И правда, тот был разозлён не на шутку — его глаза метали молнии. «Ульяну так он успокаивает, лебезит тут перед ней, а на меня кричит?»
— Чего? Я репетирую! — и начал читать с листа Ленину в ухо: — Милая фройляйн, в стволе этой штуки, — он сложил пальцы пистолетом и ткнул ими Ленину в висок, — находится всего лишь один маленький тупоносый патрон. Его вполне достаточно для того, чтобы сделать ненужными все наши дискуссии и поставить последнюю точку в вашей жизни. Подумайте, милая фройляйн, последнюю точку в человеческой жизни!
— Юра, что это за антисоветские выходки?!
Юрка обернулся и растерянно посмотрел на него. Он сердился на то, что Володя упрямо его игнорирует. На сцене ревела Ульяна, а подруги и малышня хором её успокаивали.
Володя подошёл к нему и сказал в самое ухо:
— Ты ведь понимаешь, как это выглядит, да? Ты оскорбляешь память вождя революции.
— Ой, да было бы что оскорблять! — насупился Юрка.
— Как это понимать?
— Да к черту эту революцию! К чёрту Леонидовну с её партизанами и фашистами! Они с Санычем только и делают, что одних обеляют, а других — очерняют…
— Чего? Ты хочешь сказать, что фашизм очернили? Свихнулся? Что, так ролью проникся, что фашизм теперь не зло?
— А может, наоборот, коммунизм — не добро? А что? Володь, ты никогда не задумывался о том, почему нам так мало рассказывают о фашистской Германии? Все только об одном: война, истребление, концлагеря, а как же социальная и политическая структура? Почему про них — ничего? Не потому ли, что в СССР в то время все было точно так же, только вместо евреев в лагерях — несогласные, а вместо арийцев — партийные? У них даже своя пионерия была. Следовательно, то, что мы тут ставим — неправда, хотя бы только потому, что тут утверждается, что все немцы — мрази.
— К чему ты клонишь? — нахмурился Володя.
Юрка и сам не понимал. Он снова как маленький ребенок нес полную околесицу только ради того, чтобы на него обратили внимание. Юрке это не нравилось, он был противен сам себе, но ничего не мог с собой поделать. Не мог дать Володе снова вернуться к Ульяне.
— К тому, что немцы — такие же люди, как мы, а не мрази.
— Ой, да тебе-то откуда знать, мрази они или нет! Оттого, что у тебя дядя там живет? Ну и что? Это сейчас они нормальные, а тогда целая нация превратилась в убийц!
— Не вся, — воскликнул Юрка.
— Ну, ясное дело, что не вся! Но Юра… Ох, нет, ну ты совершенно несистемный человек! Свободным быть можно и даже нужно, но не здесь! И если не можешь перестроиться, научись врать. Так, как говоришь ты, даже думать нельзя!