— Да, конечно, тебе интересно не это. Правильно. Как писал? По расписанию, каждый день. Расстраивался, если не получалось, но писал. Слушал произведения других. Хорошие, чтобы брать пример. Модные, чтобы быть в курсе. Плохие, чтобы разбирать чужие ошибки и самому их не повторять.
— А часто он был недоволен тем, что написал?
— Очень часто.
— А он слышал музыку? Ну, то есть, когда писал, у него в голове играла музыка? Или перед. Ну, то есть…
— Я понял. Играла. Но тоже не всегда.
Разговаривая о Чайковском, они спустились к реке и перешли брод. Увлеклись так, что, услышав горн, синхронно вздрогнули от неожиданности и только тогда, очнувшись, поспешили к отрядам. Столкнулись с запыхавшейся Машей, сидящей на лавочках возле спортплощадки. Занятые беседой, не ответили на её скромное «Привет!».
Вернувшись в отряд, Юрка построился вместе со всеми в шеренгу, но, в отличие от других ребят, Иру Петровну не слушал. Он думал, что Володя прав, даже великий композитор — в первую очередь человек. Такой же человек, как Юрка. И что если даже двадцатипятилетнего, взрослого — а по Юркиному личному мнению, так и вовсе почти уже старого, — Чайковского вместо скучного канцелярского будущего ждала музыкальная карьера, то, может быть, и у Юрки ещё не всё потеряно? Эта мысль, хоть и невероятная, воодушевила его. Где-то в глубине души затеплилось желание сесть за инструмент и сыграть что-нибудь бодрое и радостное. Может быть, «Канон»?
После полдника Юрка был нагружен общественной работой настолько, что рисковал не успеть закончить до самого вечера. И пытался отпроситься у Иры Петровны с общественных работ, объяснить ей, что сценарий нужно доделать сегодня. Но Ира была непреклонна.
— Ира Петровна, ну отпустите, — канючил он. — Мне очень надо сценарий дописать. Ну, давайте я прямо тут рядом с вами буду переделывать, чтобы вы видели, что я не отлыниваю, а делом занят!
Но вожатая на уговоры и мольбы не поддавалась:
— Нет уж, Юра, кровати сами себя не застелют. Не вешай нос, мы с тобой в четыре руки быстро справимся.
— Вы со мной? Неожиданно… — удивился, но в то же время и обрадовался Юрка. Остаться с Ирой Петровной наедине значило иметь возможность задать пару важных вопросов и постараться помирить её с Володей. В последнее время, только Юрка видел её, сразу задумывался об этом.
В четыре руки дело действительно пошло быстро. Юрка подмёл пол, Ира Петровна полила цветы и протёрла подоконники, а когда они проверяли, хорошо ли заправлены кровати, Юрка подал голос:
— Вешать гирлянды меня отправили, потому что самый высокий из пионеров, матрасы с Митькой таскать, потому что самый сильный, спектакль ставить, потому что самый взрослый. А подушки укладывать почему? Самый ленивый?
— Потому, что ещё не дежурил, — ответила Ира, взбивая подушку и отдуваясь. — Прекрати уже. Везде тебе чудится тайный умысел.
— А что, если не чудится? Если умысел правда есть?
— К чему ты клонишь? — напряглась Ира. — Женя?..
Но Юрка перебил:
— Нет, Маша. Почему ты тогда подумала, будто я уходил с ней?
Ира заметно расслабилась: