— Здравствуйте, дети. Эм… гхм… Володя, подойди на минутку.
Когда Володя с Пал Санычем отошли, а девчата упорхнули, Пчёлкин принялся канючить:
— Ну давай, давай пой, Юра. Ты же обещал, давай.
Не ответив ему, Юрка понуро затянул:
— «Тишина на Ивановском кладбище,
Голубые туманы плывут,
И покойнички в беленьких тапочках
На прогулку гурьбою идут».
Со следующего места уже веселее:
— «Ты приходи в могилу, ты приходи в мой дом,
Ты приходи, родная, мы с тобой споём,
Ты приходи, родная, мы будем вместе гнить,
И земляные черви будут нас любить».
И опять уныло:
— «Ты прижмёшься ко мне жёлтой косточкой,
Поцелуешь меня в черепок…»
— Не хочу песню, — возмутился Пчёлкин, — мне надо стишок! Там про «А на кладбище ветрище, срака… градусный мороз». Там сторожа ещё понос прохватил, и мертвец из могилы вылез.
Юрка вздохнул:
— Ладно. — И начал.
Разумеется, Юрка знал этот стишок. И Пчёлкин знал. Все его знали, и всем он порядком надоел. Просто Пчелкину, видимо, было весело оттого, что такое рассказывает взрослый.