Пожиратели человечины. Cборник

22
18
20
22
24
26
28
30

И водитель на заставил себя упрашивать. Выступившие у него на лбу и подбородке, несмотря на то, что в салоне совершенно не было жарко, блестящие бисеринки пота красноречиво говорили о том, что он и сам был дальше некуда обеспокоен всем происходящим с их автобусом, в том числе и долгим невозвращением ушедшего в туман лазутчика. Равно как и всё остальное на его худощавом лице – нахмуренный взгляд, из-за которого подёрнутые проседью брови едва ли не сливались в одно целое, превратившиеся в узенькую полосочку под слегка заострённым носом плотно сжатые губы, напряжённые впадины на чисто выбритых щеках, ничуть не страдающие из-за снующих под кожей последних желваков…

В следующий миг по залитому туманом пространству со всех сторон автобуса снова разнёсся его басовитый сигнал. Один раз, не менее десяти секунд, затем снова, ничуть не короче. Однако, и теперь, после двукратного, протяжного рёва их авто, ничего вокруг последнего совершенно не изменилось.

Впрочем, так было только первые две-три минуты. Последовавшее же за ними течение времени показало, что на этот раз не всё вышло так мрачно. Никто из находившихся в салоне пассажиров ещё даже никак не успел отреагировать на безрезультатность последних из автобусных гудков, только что на какие-то мгновенья разрушавших поглотившую их источник тишину, как откуда-то со стороны лобового стекла послышались звуки вначале непонятной природы ударов, происхождение которых почти сразу прояснили донёсшиеся оттуда же крики женщины, что больше всех беспокоилась о скрывшемся в тумане разведчике:

– 

Открывайте скорее, Вы разве не видите, что он ранен?!

По автобусу снова прокатилась волна ропота, только теперь куда более возбуждённого. А из головной его части уже доносилось шипение, сообщившее всем в салоне о том, что входная дверь начала распахиваться. Совсем скоро со стороны последней донеслись звуки, которые рассказали, что в неё кто-то вошёл, хотя точнее было бы сказать ввалился, – этот кто-то, судя по всему, был не в силах стоять на собственных ногах. И тут самые худшие опасения подтвердил резанувший по ушам женский вопль:

– 

Андрей! Андрюша! Что случилось, Андрюшенька?!

Ольга и недавно представившийся ей Алексеем зеленоглазый брюнет, едва обменявшись короткими, полными беспокойства взглядами, разом вскочили с кресел, в то время как ропот в салоне начал стремительно перерастать в гомон. На то, чтобы выбраться в проход, ушли какие-то секунды, спустя которые они почти одновременно – первым Алексей, за ним Ольга, – ринулись по проходу между пассажирских сидений на тот полный отчаяния крик.

– 

Все остаёмся на своих местах! – заметив их, уже и без того обеспокоенный едва не начинающейся в салоне паникой, гаркнул на весь автобус водитель, и это, возможно, помогло удержаться на своих местах остальным пассажирам. Однако, Ольгу и Алексея уже было не остановить.

Ещё немного, самая малость, времени, и оба они, примчавшись к выходу из автобуса, увидели, что на самой верхней из ступенек у входной двери сидела полноватая дама в короткой, по пояс, чёрной кожаной куртке, на которую с головы спадала довольно толстая, русая коса, и под цвет кожанке облегающих джинсах. На коленях у неё покоилась голова какого-то мужчины, обмякшего, судя по всему, без чувств на тех же ступенях, надо думать, того самого смельчака, что только что уходил в разведку. Его ноги, расположившись на маленькой площадке перед всё ещё открытой дверью, едва не выглядывая на улицу…

В следующий миг взгляды тяжело задышавших от тут же охватившего их волнения Ольги и Алексея притянули голова и шея незнакомца, которые стали им очень хорошо видны, едва только они приблизились. Притянули и бросили в дрожь ужасающим состоянием своего кожного покрова, совершенно не прикрытого в те мгновения ни одним из находившихся поблизости элементов одежды. Это было жуткое зрелище, как-будто и с головы, и с шеи несчастного была содрана кожа, причём, с первой вместе с её волосяным покрытием. Или же кожа та была сожжена самой едкой, какая только может быть, кислотой.

Слёзы женщины, державшей у себя на коленях голову ушедшего недавно на разведку смельчака, – в том, что это был именно он, уже не было никаких сомнений, – едва не капали на ужасающую поверхность его ран, вернее, его кошмарных, непонятной природы ожогов. Вернувшийся же с разведки храбрец, было видно, зачем-то силился подняться, пытаясь опереться дрожащими руками о колени плачущей над ним «сестры милосердия».

– 

Сна… Сначала… – послышался его ставший теперь хриплым голос. – Не было… Ничего… Ни… Какой… Боли… И… Ожогов…

– 

Молчи, Андрюша, молчи, – тут же принялась его уговаривать полноватая женщина в чёрном. – Тебе вредно напрягаться!

Да только он её не слушал.

–