Иду к площади по бульвару Одан.
У здания банка сидит бомж: устроился на тюфяке из пенопласта, среди тряпья, и читает при свете налобного фонарика журналы комиксов «Писку» и «Микки Парад»; вид у него сосредоточенный и неприступный, брови сурово насуплены: мол, не смейте меня отвлекать, – можно подумать, что у него в руках Пруст или Кант.
В двух шагах от площади меня останавливает женщина:
– Подайте, ради Христа, мне и моему ребенку!
Я вижу перед собой нищую оборванку, которая прижимает к груди целлулоидного голыша. Заметив, что я рассматриваю этот аксессуар, она начинает укачивать его, пытаясь ввести меня в заблуждение.
– Нам нечего есть!
И с бесстыдной улыбкой тетешкает голую куклу, изображая заботливую, встревоженную мать. Она прекрасно знает, что ее фокусы никого не обманут, но продолжает ломать комедию:
– Подайте хоть сколько-нибудь моему ребенку и мне!
– Увы! – отвечаю я, демонстрируя ей пустые ладони.
Нищенка пожимает плечами. Она мне верит: мои драные кроссовки, бесформенный плащ и худоба не ускользнули от ее взгляда.
– Хочешь со мной переспать?
Вопрос прозвучал деловито, без всякого намека на сексуальный призыв, и так спокойно, как спрашивают: «Хочешь, я поднесу твою сумку?»
– Нет уж, спасибо.
– Я тебе не нравлюсь?
В этом вопросе тоже нет ничего женственного, зато я чувствую в нем агрессивную нотку.
– Извини, меня ждут…
– Ах, его ждут! – подхватывает она с издевательским почтением. – Ну что ж, мой принц…
Она склоняется передо мной в насмешливом поклоне и тут же, завидев на другой стороне улицы прохожего, бросается к нему:
– Месье, месье, нам с ребенком нечего есть!..
А я иду дальше.