– Баранина, курятина, говядина? – спрашивает турок.
– Говядина. И две колы. А вам пива, шеф?
По тротуару прохаживается человек с сигаретой в руке.
– Банку «Юбилейного», – подтверждает он, входя в закусочную.
Это комиссар Терлетти. Мы одновременно узнаём друг друга, и оба поражены. Комиссар враждебно кривится, глядя на меня:
– Ты что это – тоже халяльную еду жрешь?[12]
Оглядев плакаты на стенах, констатирую, что все здешние блюда приготовлены из мяса ритуально забитых животных.
– Ну надо же! А я и не заметил… – Он воздевает глаза к потолку. – Как подумаю, что на выборах твой голос засчитывается наравне с моим, так и хочется послать демократию куда подальше.
И он выходит, цыкнув на ходу слюной в сточную канаву.
Оба сыщика, в ожидании своих сэндвичей, глядят на меня как на круглого дурака. Я делаю вид, будто ничего не замечаю.
Расплатившись, они выходят на улицу, где стоит Терлетти; он размазывает ботинком свой окурок по асфальту, все трое садятся в машину и уезжают.
Через несколько секунд Момо выглядывает из туалета.
Я встречаю его улыбкой:
– Ты не зря удрал, это был Терлетти.
– Что он тебе сказал? О чем вы говорили?
– Да ни о чем. Он меня держит за дурачка. Вообще-то, выглядеть дурачком – самое что ни на есть надежное прикрытие.
Но, произнося эти слова, я одновременно спрашиваю себя: а может, Терлетти прав? Что я тут делаю в компании брата убийцы, от руки которого сам чуть не погиб? И что я за урод, если пытаюсь понять мальчишку – более того, утешить?!
8
«Зачем?»
Этот вопрос не дает мне покоя с самого утра.