Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 3

22
18
20
22
24
26
28
30

Но это не значит, что фотоплёнку можно увеличивать бесконечно, как это показывают в шпионских фильмах. Во-первых, размеры кристалликов тоже имеют свои ограничения и на фотографиях создают «зерно».

Чем меньше кристаллы тем, плёнка менее светочувствительна, другими словами, требовательна к освещению. Поэтому днём и на солнце фотографии получаются хорошими и чёткими, а в помещении при плохом свете, даже снятые на более чувствительную плёнку — зернистыми на грани брака.

У меня условия близки к идеальным, солнечный день и плёнка Свема-65. Но есть и вторая проблема — резкость. Сводился я всё-таки по девушке, поэтому пятку Кэт я вижу со всеми подробностями, а вот фигура в полумраке каюты расплывается.

Проецировать кадры прямо на стену и делать снимки выставочного формата, чтобы задумчиво разглядывать их с лупой в руках, как персонаж известного фильма Антониони я не могу. У меня и бумаги такого размера не найдётся.

И мне не всё фото нужно, а только фрагмент. Правда, мой «Ленинград» умеет печатать снимки только размера 24×36, но я легко обхожу эту деталь. Разворачиваю сам аппарат на 180 градусов. На подложку ставлю тяжеленную пишущую машинку «Ятрань», чтобы конструкция не кувыркнулась носом вниз, и проецирую негатив прямо на пол.

Разглядеть лицо мне так и не удаётся. Слишком тёмная и контрастная картинка. Виден только контур. Зато в глубине помещения вижу ещё одну фигуру. Совершенно определённо — женскую.

* * *

Начав ремонт крыши, я открыл ящик Пандоры. Семеро «слонов» безропотно согласились поучаствовать в комсомольской стройке имени меня.

В семь утра следующего дня эта галдящая и исторгающая выхлопы перегара компания оказывается у нашего крыльца, слегка перепугав маму, которая не успела уйти на работу.

Её неожиданно успокаивает наличие у двоих из них стройотрядовских курток. Только тогда я вспоминаю, что с мамой не только не посоветовался насчёт ремонта, но даже её не предупредил.

— Вас из райкома прислали? — спрашивает она.

С моей точки зрения, эту банду бомжеватого вида людей трудно заподозрить в причастности к такой серьёзной организации, как райком.

«Слоны» растерянно переглядываются.

— Из райкома, мам, — говорю, — меня вчера товарищ Комаров сообщил, а я забыл тебе передать.

— Третий год обещают, — она верит со свойственным творческим людям легкомыслием, — ну, успехов вам в ваших начинаниях. Мне на работу пора.

Снова уснуть не удаётся. Даже беглый осмотр показывает, что ремонтировать там нечего. Строители, которые готовили дом для приезжей сотрудницы, откровенно схалтурили. Покрыли крышу рубероидом в один слой, даже не проклеив швы. Их просто положили внахлёст, прибив длинными рейками.

Так кроют сараи с не слишком ценным имуществом, рассказал мне Анатолий, тот самый опытный товарищ с редкой бородой и несколькими стройотрядовскими значками на куртке.

Конструкция держалась исключительно на соплях и ржавчине, ссохшаяся и слипшаяся под ударами стихий и собственным весом. Стоило её тронуть, как с крыши посыпалась труха, а рубероид стал отрывается клоками.

Вместо ремонта «слоны» приступают к демонтажу. Мне даже удаётся немного задремать под ритмично падающие на палисадник доски. Хрен с ними, с цветами. Думаю, мама не расстроится. Они который год растут там «самосадом» из собственных семян. Ремонт закончится, я там розы посажу.

Не сам, конечно. Найму специалиста.

В мечтах о будущей богатой жизни постепенно погружаюсь в сон. Вчера я проработал до пяти утра, и голова наливается свинцовой тяжестью, едва касаясь подушки.