- Графиня Батори, чем имеете оправдаться? – торжественно обратился к следующей обвиняемой де Лаваль.
- Ах, у меня та же самая история, - жеманно вздохнув, начала графиня.
Угадала сиюминутную тенденцию: жалостливые повествования позволяют отсрочить экзекуцию. Вдруг в ее случае – вообще удастся избежать?
- Несчастная любовь со мной случилась. К Тадеушу Перитару, молодому бухарестскому дворянину. Больно признаться: мой муж меня не любил. И не удовлетворял. Но я не роптала. Думала, у него голова болит - от ежедневных забот по охране владений. Или другая причина... Сразу после свадьбы еще получалось урвать немножко счастья, завлечь мужа в постель. Даже двоих детей удалось родить.
Когда он уехал на десять лет, якобы - на войну, стало совсем невмоготу. Вдобавок – начала я стареть. Раньше времени – из-за отсутствия регулярной любви и заграничных косметических препаратов. От всеобщей неудовлетворенности пришлось с ума сходить потихоньку. А что прикажете делать молодой, обворожительной даме? Заточило меня одиночество в оторванном от цивилизации замке Чахтицы, среди темных, неграмотных людей, ох-хо-хо... - с надрывом проговорила графиня и ненатурально всхлипнула.
Промокнула сухие глаза батистовым платком с кружевной оторочкой, оглядела исподтишка сидящих за столом мужчин и девушку. В глазах Эржбеты стояли легкочитаемые вопросы, которые ради экономии времени и места изложим одним предложением. Тронула ли ее плачевная история кого-нибудь, кто заступится и поможет отвертеться от наказания или, хотя бы, смягчить приговор?
К сожалению для себя, ни одного сочувствующего лица не нашла. Каддафи и Холмс улыбались иронично, Жаннет глядела с презрением, хозяин – с неотступной готовностью свершить правосудие. На Капоне не стоило и оглядываться: его к ней мягко сказать - неуважительное отношение было известно. Отношение, которое не могли бы изменить ее настоящие слезы, не говоря про фальшивые.
Несмотря на всеобщий скепсис, Батори продолжила плакаться о суровой судьбе. Кто знает: с Дарьей трюк не прошел, может, у нее получится...
- Никто не знает тоску существования образованной, чрезвычайно привлекательной графини в дремучих, бездорожных Малых Крапатах. Где отсутствуют театры, музеи и сливки общества. Не с кем посплетничать о последнем романе модной писательницы. Романе не печатном, а постельном – с новым любовником. Или на чисто женскую тему завести светский разговор – про способы заготовки огурцов-помидоров на зиму. Могу о политике поддержать беседу: например – почему в првительстве мало женщин на министерских должностях. Я же разностороняя персона. Пришлось мне пропадать заживо в глубинке, где слова «маникюр» и «педикюр» могли бы принять за ругательства, а вампиры и оборотни считались воскресшими односельчанами, сбежавшими из могил в соседние леса.
Так у кого дерзнет повернуться язык, чтобы осудить жаждущую сердечного понимания красавицу, пожелавшую предотвратить наступление старости, чтобы удержать милого друга - единственную отраду для души? Потому пришлось прибегнуть к народным методам, призвать колдунью на помощь. Преданная Дарвулия надоумила меня воспользоваться омолаживающим средством из крови девственниц. Ведь про Ланком и Орифлейм тогда слыхом не слыхали...
- Не про девственниц сейчас. Про мою супругу, - вернул ее к предмету обсуждения хозяин.
- Так и я про то же. Сейчас подведу мостик. Сначала Дарвулия приучила меня к девственной крови, от которой кожа по-молодому натягивалась и розовела как у новорожденного поросеночка. Потом я уже не могла остановиться. Привыкла жить с девушками в одной светлице, чтобы кровь их в любой момент дня и ночи была под рукой. Не виноватая я – колдовство навела проклятая ведьма! Когда я увидела Жанну, сразу влюбилась...
- Приговариваетесь к лишению головы! – не дослушав затянувшегося объяснения, провозгласил де Лаваль. – В качестве снисхождения за страдания, разрешаю выбрать способ казни: меч или пуля?
- Что касается меня, - встрял Каддафи, - я без раздумий выбрал бы пулю. Это намного гуманнее и эффективней, чем черенок в задний проход.
- Извините за правду, но вы заслужили мучительную смерть именно от черенка, - с внезапно возникшим возмущением высказалась в его адрес Эржбета. – Редкий садист, насильник и головорез. Не говоря о тысячах людей, замученных в ваших тюрьмах...
- Это были политические противники, - тут же перебил полковник. – А с политическими церемониться нельзя. Они угроза любому режиму, вспомните Гитлера и Холокост.
- Холокост вы зря приплели, это из другой оперы, - не выдержал барон.
- Тогда Гитлер и Эйнштейн, - поправился диктатор. - Гитлер был дурак, заставил эмигрировать ученого с мировым именем. А посадил бы в лагерь для интеллигентов и заставил изобретать атомную бомбу... Посмотрели бы вы тогда, кто победил в мировой войне! И на каком языке ООН сейчас разговаривал бы. Вот вы, уважаемый, - обратился Каддафи к Холмсу – кроме своего вульгарно-жаргонно-английского, разговариваете на иностранных языках, например по-немецки?
- Лошадиный язык, - пробормотал тот недовольно.
- Зря обзываетесь. Это язык Гете и Шиллера, Шумана и Баха...
ebooksa