Это – конец всему.
Даже если ее освободят, она навсегда останется степняцкой подстилкой. Ее никто не возьмет замуж, никто, никогда…
Да и в любовницы возьмет далеко не каждый.
Скинуть ребенка?
Не когда за тобой следят несколько десятков внимательных глаз. Старухи, стервы гадкие, на минуту ее в одиночестве не оставляют! Убила бы!
Ненависть и отчаяние – только эти чувства и остались для Шарлиз. Тем более гадкие, что проявить их было нельзя. Кричи, не кричи, рыдай, бейся в истерике…
Кагана она видела, и даже смогла улыбнуться.
Хурмах был доволен. Подарил ей браслет с бриллиантами, отчего Шарлиз разрыдалась. И честно призналась кагану, что по законам Степи – да. Она его жена, раз он сам так пожелал.
А по законам всего остального мира?
Она – шлюха, ее ребенок – ублюдок… только беременность помешала Хурмаху залепить наложнице пощечину, но ведь это была чистая правда!
Гадкая, неприятная, ненавистная, но правда! Которую ничто не может отменить.
Хурмах пообещал подумать над этим вопросом и приказал тщательно заботиться о Шарлиз. Вот и мучилась женщина.
Да и токсикоз начался буквально через два дня, тошнило ее даже от пролетавшей мимо мухи, а летало их больше, чем достаточно..
Когда ее повели к кагану, Шарлиз ничего хорошего не ожидала. Что может быть хорошего при такой жизни? Да ничего!
И служителя Брата в привычных темных одеждах, со знаком Храма на груди – тоже не ожидала.
Каган был один, Шарлиз втолкнули в шатер, и та привычно упала на колени.
– Мой господин…
– Поднимись, Лиз.
Даже имя ее каган сократил так, как ему нравилось.
Шарлиз встала с колен, но глаз на мужчину не подняла. Если он увидит, что она чувствует, тут и ребенок не поможет. Ее точно казнят.