Двуспальный гроб

22
18
20
22
24
26
28
30

Тот с неохотой отсчитал Мамедову пять самых потрёпанных рублёвых бумажек. Мамедов ушёл. Игра продолжалась.

За окнами шумели деревья и сгущались тучи, в которых пропадала и показывалась луна. Пламя свечей колыхалось от сквозняка.

— Быть грозе, — втянув ноздрями воздух, сказал рядовой Стёшин — тот, что лежал на бушлатах. — Это не здесь ли видели год назад шаровую молнию, тоже во время грозы?

— Шаровую молнию видели в деревне, — тасуя карты, откликнулся Мелентьев. — А здесь наблюдают другое явление: Белую Даму.

— А-а, я что-то слышал об этом, — Петрусенко оживился. — Ну-ка, расскажи!

— Стёшин пусть расскажет. Это он общается со сторожем, а я знаю не больше других.

— Приятно в такую ночку послушать про страшное, — засмеялся Лобзов. Он был доволен: работа шла споро, за час расшатался уже третий зуб. — Давай, Стёша, сбацай нам историю!

Но Стёшин промычал что-то невнятное и накрылся бушлатом.

— Это что такое? — сурово обернулся к нему Петрусенко. — Когда ветераны говорят «надо», черпаки отвечают — что?

— Они отвечают «есть», — отозвался Стёшин со вздохом, переворачиваясь лицом к игрокам.

Он уже сам не рад был, что завёл этот разговор. Подперев голову рукой, он нехотя заговорил:

— Ну, в общем, история смутная. Давно когда-то здесь жила графиня Амалия, которая до смерти влюбилась в одного типа. Тоже, вроде, графа. Они поженились, а потом с графиней произошёл несчастный случай: на охоте она упала с лошади и на неё набросился дикий кабан. И вот она почувствовала, что умирает. Позвала к себе мужа и велела ему всю жизнь хранить ей верность, ни на ком не жениться, а когда и ему придёт срок помирать, то чтоб похоронили его рядом с ней, в одном гробу. И гроб приказала сделать себе не обычный, а пошире, чтоб и мужу места хватило… И ещё велела ему раз в год спускаться в замковый склеп, молиться всю ночь напролёт у её гроба. Вот такое, значит, завещание. Она умерла, а граф погулял-погулял, да и женился на другой. И в склеп к ней ни разу не спустился. И вот с тех пор по ночам в замке стало появляться привидение. Оно бродило по комнатам, просачивалось сквозь стены, стонало жутким стоном. Слуги пугались до смерти, и все, кто его видел, утверждали, будто это вылитая покойница-графиня. Дошло до того, что люди начали сбегать из замка. И тогда граф, чтоб успокоить народ, решил спуститься в склеп и провести ночь у гроба Амалии. Говорили, что он был атеистом, не верил ни в бога, ни в чёрта, и перед тем, как спуститься в склеп, заключил с приятелями крупное пари… В общем, как бы там ни было, одним прекрасным вечером он вооружился до зубов, взял фонарь и пошёл в склеп. В ту ночь разразилась страшная гроза. А между прочим, было замечено, что в грозовые ночи призрак появляется особенно часто…

— Хет-трик! — сказал Мелентьев, выкладывая на стол трёх королей.

— Чёрт! — Петрусенко швырнул свои карты. — Тасуй, Алаберды! А ты какого хрена замолчал? — повернулся он к Стёшину. — Что дальше?

— Утром граф вышел из склепа и первым делом зарезал свою молодую жену. Самое жуткое, что он стал пить из неё кровь…

— Ясно, повредился в уме, — сказал Лобзов.

— Наверно, — согласился Стёшин и продолжал: — Это видели слуги, побежали в деревню и рассказали обо всём мужикам, а те взяли топоры, вилы, собак и толпой пошли в замок ловить убийцу. Граф к этому времени уже выпил из жены всю кровь. Её труп с перерезанным горлом нашли в спальне, на брачном ложе… Так вот. Увидев, что за ним идут, граф заметался, забегал по комнатам. Потом заперся в угловой башне. Но его всё-таки схватили и устроили самосуд. По совету одного знающего человека его проткнули осиновым колом. Считается, что осиновый кол — это единственное, чем можно убить вампира. Если его, к примеру, топором угробить или ножом, то он всё равно потом будет вставать из могилы и пить у людей кровь. Только осиновый кол его окончательно убивает…

— Что же, всё-таки, с ним случилось в склепе? — спросил Лобзов. — Я так и не понял. Граф, что ль, с Амалией потрахался — в двуспальном гробу?

Картёжники засмеялись.

— Ну да, а потом его труп положили к ней под бочок, чтоб она угомонилась! — громче всех хохотал Петрусенко. — Теперь они могут трахаться хоть каждую ночь!