— Сейчас. Посиди, я помогу тебе.
Герман бросился к дерущимся и оттащил женщину.
С барменом и оставшимся мужчиной совместными усилиями оказалось справиться легче.
— Печать нужно закрыть. Срочно. Запечатай огнем, — пробормотала Алина и потеряла сознание. Герман приобнял ее и осторожно уложил на землю, положив голову девушки себе на колени. Старая тяжелая печать с рельефной чеканкой валялась рядом — опасная и зловещая.
Огонь? Где взять огонь? Герман не курил. У него не было ни спичек, ни зажигалки. Да и сомнительно, что пластину можно легко расплавить в костре.
Рядом медленно приходили в себя освобожденные от демонов люди. Дольше всех оставалась без сознания Вика. Но и сущность в себе она носила куда серьезней, чем другие. Старик Кириллов о чем-то переговаривался с Евгением, другой пожилой мужчина озадаченно почесывал затылок и оглядывался, не понимая, где и почему находится.
Герман баюкал Алину и тихонько перебирал ее огненно-рыжие волосы.
Имела ли она в виду обычный огонь? Вряд ли. Мужчина посмотрел на усыпанное веснушками лицо девушки и с нежностью улыбнулся. А затем аккуратно отстранил Алину от себя и взял в руки опасную пластину.
Костер, что разожгла в его сердце эта рыжая, те искры, которые возникли между ними, то выжигающее душу отчаяние, когда он понял, что Алина уехала, — вот какой огонь сможет запечатать эту пластину. Добро против зла. Любовь против тьмы. Герман держал пластину в ладонях и, чувствуя, как разогревается металл, убеждался в том, что все понял правильно. Пластина раскалялась, словно брошенная в костер, и удерживать ее в руках становилось все сложнее. Он стиснул зубы и попытался сосредоточиться на воспоминаниях о минувшей ночи, запахе жасмина, мягких податливых губах, целовавших его жадно и ненасытно. В какой-то момент мужчина не смог сдержать стона и закрыл глаза, чтобы не видеть свои обожженные руки.
— Герман! — испуганно ахнул рядом кто-то. Вика. Он узнал ее по голосу.
— Молчи, — выдавил он. — Пожалуйста, молчи. И не мешай.
Адова пытка. Адовы муки. Вот цена за предательство, совершенное в прошлом. Тогда он не спас любимую, тогда он предал ее огню. Пора искупить предательство похожими муками.
Когда все закончилось, Герман не понял. Просто почувствовал, что кто-то отобрал у него пластину, а затем аккуратно взял его за запястье и тихо выругался.
— Мне кажется, я больше не смогу тебя лечить. Ни тебя. Ни кого-либо, — сказала Алина, глядя на его руки, обожженные до волдырей. И заплакала.
— Бог с этим! Твой дар ты потратила правильно.
— Я наказана. За то, что… Я ведь сделала…
— Тш-ш, — прошептал Герман. — Мне неважно, что ты сделала. Главное, мы встретились.
Эпилог
Они возвращались в столицу на его машине, но за рулем была Вика. Рядом с ней сидел ее недотепа-художник, который часть дороги причитал по поводу испорченной и утраченной пластины. Вика беззлобно огрызалась и просила бывшего мужа помолчать. Герману было понятно ее раздражение, но отчего-то он больше не держал зла на художника. Хотя и его союз с Викой не одобрял. Но пусть как хотят, похоже, им хорошо вместе. Тем более, как призналась Вика, именно художник является отцом Марьяны.
Перед отъездом жители поселка — те немногие, которые остались и которых они спасли, устроили прощальный ужин. Герман видел тоскливые и полные безнадежной любви взгляды, которые Евгений бросал на Алину. Но девушка в тот вечер их не замечала. Местные, особенно старик Кириллов и Евгений, просили у них прощения. Но зла ни Герман, ни Алина на них не держали. Все закончилось хорошо. И хорошо, и будет. Старик Кириллов сказал, что после отъезда гостей они возьмутся восстанавливать поселок, отремонтируют остановку и напишут заявление в администрацию о возобновлении транспортного снабжения. А потом сделают все возможное, чтобы в Гористый вернулась прежняя жизнь. Мертвые отправились в свои могилы, и их покой больше ничто и никто не потревожит. Почерневшая пластина займет свое место в местном музее. А к дольменам, может быть, станут водить экскурсии и рассказывать туристам занимательные легенды. Что ж, раз жители так решили, значит, так и будет.