Годсгрейв

22
18
20
22
24
26
28
30

– При всем уважении, донна Леона, – сказал администрат, – это не простая татуировка. Это аркимический процесс. Боль просто невыносимая. Скорее всего, она потеряет сознание.

Мия вспомнила, как ее бичевала ткачиха Мариэль, и чуть не рассмеялась над его словами. В глазах донны Леоны тоже заплясала смешинка.

– Ставлю сотню сребреников, что ничего подобного не произойдет.

Экзекутор неодобрительно хмыкнул. Администрат слегка опешил.

– Я не азартный человек, ми донна.

– Но вы человек, который решил рассказать мне о том, что я и так прекрасно знаю? – голос Леоны стал острым, как бритва. – Я выросла в лучшей гладиатской коллегии во всей Итрейской республике. Я знаю, как наносится проклятое рабское клеймо. А теперь приступайте.

Администрату почти удалось подавить вздох. Он повернулся к шкатулке, открыл склянки и начал смешивать компоненты в стеклянной мисочке. Внутренний ядоваритель в Мие наблюдал за всем с интересом и отмечал, как соединяются компоненты аркимической смеси, пузырясь, шипя и брызгая черным.[17]

Администрат окунул иглу и поднял ее к лицу Мии. Послушник стоял позади нее и держал голову. Девушка заставила себя не шевелиться и стиснула зубы. Пристроив сталь к щеке Мии, администрат поднял тонкий ювелирный молоток. Мия затаила дыхание. И, без дальнейших прелюдий, администрат вбил иглу в ее щеку и прямо в кость под ней.

Черное пламя. Огненная агония. Глаза Мии расширились, зрачки сузились; боль пронзила череп и лишила воздуха в легких. Ее колени подкосились, в глазах вспыхнули черные звездочки. Администрат отошел, явно ожидая, что Мия упадет. Но, с набухающей тенью и вздымающейся грудью, девушка осталась стоять на ногах.

Мия посмотрела на Леону. Донна наблюдала за ней с расплывающейся на лице улыбкой.

– Ну? – обратилась женщина к администрату. – Продолжайте!

Тот пожал плечами и, больше не делая театральных пауз, продолжил вбивать иглу в щеку Мии. Еще раз и еще раз. Небольшая очередь из трех крошечных ударов, но каждый отдавался громом в ее голове.

тукТУКТУК

тукТУКТУК

Ногти впились в кожу ладоней.

Перед глазами поплыли белые пятна.

Комната закачалась под ней, как корабль во время бури.

тукТУКТУК

тукТУКТУК

Хуже всего было ожидание. Мгновение между одной очередью и следующей. Эта кратчайшая передышка, казавшаяся вечностью, в предвкушении новой волны боли. Бичевание Адоная, ткачество Мариэль… ничто из пережитого Мией в жизни и близко не походило на эти ощущения, и еще хуже становилось от горькой мысли, что в эти мгновения, для всего мира за пределами клетки, ее жизнь перестает принадлежать ей самой.