Предатель рода

– Хай.

– Давай иди уже. – Женщина махнула рукой. – И, ради создателя, помойся завтра. Сёгуна, может, и нет, но всё равно это – дворец. Служить здесь – большая честь. Особенно для таких, как ты.

– Помоюсь, госпожа. Спасибо, госпожа.

Низко поклонившись, девушка подождала, пока домоправительница удалится, и лишь потом продолжила свой путь. Шаркая, она побрела к комнатам для слуг, и расшатанные доски соловьиного пола скрипели и пели под ее ногами. За каждой дверью ее поджидал небольшой ночной горшок из черной обожженной в печи глины, с подарком внутри специально для нее. И каждый она переносила к яме для нечистот на заднем дворе, куда выливала вонючее содержимое. Затем мыла и брела во дворец, чтобы разнести их по комнатам. И при этом внимательно наблюдать за медленным, тщательно спланированным хаосом вокруг, за министрами и солдатами, за магистратами, которые изо всех сил карабкались к вершине власти, собираясь в крошечные жужжащие стайки.

И в самом низу – она.

Домоправительница говорила правду – служить во дворце было честью, которая редко выпадала низкородным. Такие буракумины, как она, находились на самом дне кастовой системы Шимы. Их нанимали только для выполнения тех задач, которые считались омерзительными для обычных граждан. Мужчина, не принадлежавший ни к одному клану, мог, конечно, пойти в армию и оттрубить там десять лет в обмен на настоящую татуировку. Но у девчонки-вонючки такого выбора не было, даже если бы ей захотелось покончить жизнь самоубийством в качестве пушечного мяса на войне с гайдзинами. Кроме того, с ее отцом и этот план не сработал…

Поэтому она здесь – выносит ночные горшки во дворце сёгуна. Над ней насмехаются, ее избегают. Постоянно напоминают, что она недостойна этой чести. Но, даже будучи низкородной, за два года работы в этих роскошных залах она узнала простую истину, о которой подозревала всю жизнь: какой бы благородной ни была задница, дерьмо всё равно воняет.

Возвращаясь в крыло для слуг, она просовывала ночной горшок через щель в дверях спальни, и шла дальше. На каждой комнате красовался новый блестящий замок – все служанки леди Аиши, недавно переведенные из тюрьмы Кигена, находились под домашним арестом. На самом деле, после смерти сёгуна Йоритомо многие дворцовые слуги были заключены в тюрьму по подозрению либо в содействии заговору, либо в неспособности его остановить. Но не девчонка-вонючка. Без рода, без племени, никчемная, бледная полукровка в рваных обносках. Она выплыла, как всегда. Под покровом их презрения, настороженности.

Учитывая все обстоятельства, это сыграло ей на руку.

У последней двери в ряду она встала на колени, залезла внутрь своего жалкого кимоно и достала небольшой клочок рисовой бумаги и кусочек древесного угля. Внимательно осмотрев темный коридор, она нацарапала на бумаге несколько кандзи и просунула ее в дверной проем.

«Дайякава» – было начертано на клочке.

Название малоизвестной деревушки в северных провинциях Тора, где много лет назад крестьянское восстание было легко подавлено войсками сёгуната. Для большинства это слово ничего не значило. Для девушки, заключенной в комнате, оно означало всё.

Несколько мгновений спустя в щели снова появилась записка с кандзи, нарисованными помадой.

«Кто ты?»

Итак, началось. Бумага проскальзывает в коридор, вонючка быстро читает написанное и отвечает на обратной стороне. Прислушивается к приближающимся шагам, пока девушка, заключенная в комнате, строчит новое послание и просовывает его в щель под дверью.

– Меня зовут Никто, Мичи-чан. Каори передает привет.

– Я тебя знаю? – пишет в ответ Мичи.

– Я служу во дворце уже два года, но вряд ли вы меня знаете. Я присоединилась к местной ячейке Кагэ несколько недель назад.

– Почему сейчас?

– Увидела, как выступает на Рыночной площади Танцующая с бурей. Она сказала сжать руку в кулак и поднять. И вот я здесь.