Самая страшная книга 2018 ,

22
18
20
22
24
26
28
30

Вот бы дотянуться до Анискиной белой шеи… Нет уж, Маленькая, не отвлекайся. Не уйдет от тебя эта Аниска. Сначала навести хозяйку.

Вот так незадача! Крашенные в розовый цвет двери в хозяйкины покои закрыты. Это не беда. Маленькой терпения не занимать. Но жирная корова Домна поначертила на них какие-то знаки! Как бы Зоинька не испугалась. Нет, ничего, притаилась возле лепнины, ждет. И Большая подождет.

А псы все воют. Нет, это не собачий вой. Это мамонька голосит в их каморке возле кухни. А Зойка скорчилась возле сундука – мамонька опорожнила штофик и теперь злая. Может прибить, если Зойка высунется. Мамонька все время дерется, стоит только Домне пожаловаться: твоя девка все под ноги лезет, всем мешает. Или – твоя девка опять хозяину на глаза попалась. Или еще вот – твоя девка чашки расколотила. Мамонька часто кричит на Зойку: «Байстрючка!»

Но иногда, напившись вина, гладит разбухшими руками, от которых воняет горчицей и щелоком, жидкие Зойкины космы и шепчет: «Ты, Зойка, смекай: не нашей ты породы, не хрестьянской. В тебе господская кровь! Будь умницей, мож, отец твою судьбу устроит».

Зойка часто смотрится в половинку круглого зеркальца и видит серые жидкие волосенки, невзрачные голубоватые глаза. Как у хозяина Аристарха Петровича. А мамонька – красавица, с русыми кудрями и травяной зеленью в глазах. От кого ж немочь в Зойкиных лице и теле? Точно не от нее.

А мамонька все голосит, бьет кулаком то по столу, то по тугому, как барабан, животу. Кричит: «Куда ж я пойду-то? Одно дите порченое на руках, другое под сердцем. Кому я нужна с приплодом?»

Мамоньке отказали от места. Домна на кухне разворчалась: «И правильно. Нечего свою манду под каждый уд подставлять». И сунула Зойке сухарь – вку-у-усный, от хозяйского пирога. Сказала, глядя, как Зойка мусолит его: «Ишь, лопает. Немтырь, уродина, а жалко – живая ж тварь».

А Зойка вовсе не немтырь. Она разговаривает. Только никто не слышит. Кроме Маленькой… Э-эх… Что-то зевается. Как же долго время тянется. Так и уснуть можно. А без нее Маленькая Зоинька не справится.

2

В людской заполошная Аниска все никак не могла успокоиться – повторяла между шумными глотками чая из блюдца: «Мальчик! Да такой крупный – головенка что тыковка! Аристарх Петрович на радостях доктору четвертной отвалил, сама видела».

Домна поджимала крупные губы – обижалась. Ее в этот раз не позвали «бабить», помогать при родах. Еще обиднее был четвертной, попавший в чужой карман. Как будто этот доктор, а не она, постарался, чтобы хозяйка не скинула дитя прежде времени, готовил для нее наговоренные отвары да обереги на каждый день.

Но потом пухлые, как подушки-думки, щеки расплывались в улыбке – дождался-таки Аристарх Петрович наследника. Слава Ему! А то ведь что за напасть – две жены скончались от преждевременных родов вместе с младенцами. Это за пять лет-то!

Открылась дверь. Сквозняк разбавил приторными духами запахи щей и лука. Вошла экономка Аделаида Исаевна, она же Адка, подлюка и гада. Морда красная, рюши на блузке скособочились, одна пуговица не застегнута. Видать, Аристарх Петрович не сдержался, на радостях побаловался с Адкой.

Подлюка вытащила из-под ажурной шалки графинчик простого стекла.

В нем заманчиво и ало плеснулась настойка. «Брусничная, из хозяйкиных запасов», – подумала Домна и расторопно накинула на клеенку свежую салфетку.

Графинчик опустился на середину стола, рядом появилась большая груша, карамельки. Аниска, которая вскочила при появлении «гады», затопталась на месте, не сводя глаз с угощения. Охоча девка до сластей. Как бы однажды они ей поперек горла не встали…

– Выпейте за новорожденного, – манерно, в нос, сказала Адка. – Да хранит Господь мать и дитя.

Домна наложила размашистый крест, моргнула Аниске: ну чего ты, дурища, порядку не знаешь? Горничная быстро и мелко перекрестилась.

– Премного благодарны, Аделаида Исаевна, да не оставят небеса и вас своей милостью, – пропела Домна. – А то бы присели с нами. Ведь почитай сутки на ногах.

Меж тем острые и пронырливые глаза Домны исподтишка так и впивались в припухшие губы экономки, в прядки, которые выпали из прически. С чего бы это ей так угождать прислуге? Не иначе задумала что-то… Но все их хитрости – экономок, ключниц, горничных, судомоек – у Домны как на ладони. Хозяйка-то еще месяца два в постели проваляется. Такой бутуз, поди, поизорвал ей там все… Аристарху же свет Петровичу одному не спится. Вот и юлит Адка, заискивает. Боится, что Домна донесет хозяйке. Как не раз бывало.