Самая страшная книга 2018 ,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Как пес на свою блевотину.

Уварова спорхнула со стола.

– Ну, я пойду. Приемную в тот зазор видно. А вы не скучайте, ежели что, табачок вон в футляре нюхательный, березинский. Подружку себе уже засватали.

Кержин подбросил куклу к потолочным балкам и подхватил.

– Подружка да свашка – топорик и плашка, – изрек он.

К обеду в подвал заявился Штроб. Вручил начальнику пахнущий свежей сдобой сверток.

– Жена ржаные пироги испекла. И вам передать просила.

Пироги были мягкими, как бедра чернявой жены чиновника Штроба.

– Что там Кунаев?

– Возил какого-то господина на шоссе за Московской заставой. И там клиент сел до Фонтанки. Лысый, ваньки сказали.

– Молодец, Штроб. На, – Кержин дал помощнику куклу. – Жене от меня.

– Да она же не ребенок, – удивился стряпчий, разглядывая фарфоровую мордашку.

– Баба во всяком возрасте – ребенок.

Вошла Уварова. Насупила выщипанные бровки. Штроб откланялся, вынырнул из полутемного ломбарда.

– Что это вы добро мое раздариваете?

– Нет у тебя добра, Лукерья Павловна. Зло одно.

– Помилосердствуйте, – усмехнулась хозяйка, – У вас, я слыхала, папаша художником был. И вам бы картинки рисовать. А вы – не лучше змеенышей моих. Небось, специально учились говорить, как они, чтобы вас, художнего сына, всерьез воспринимали. Угадала? По глазам вижу, угадала.

– Больно нос у тебя велик, Лукерья, – сказал Кержин холодно. – Иди, живодеров дури.

В шесть ломбард закрылся. Следователь отпустил агентов, распорядился завтра продолжить дежурство. Накрапывал дождь, в подворотнях воняло кипятящимся бельем, фекалиями и ядреной махоркой. Мокли извозчики на козлах, подводы сортировали по лавкам товар. Проскакала, расплескивая лужи, тройка с расписной дугой. Соловые пристяжные и гнедой коренник. Повезла хохочущую молодежь в складных шапокляках. Фонарщики шестами, как волшебными палочками, трогали столбы, и тлеющие фитили зажигали фонари, отвоевывали у сумерек кордоны. А туман клубился и клубился, суживал город, забивал ноздри, проникал в суставы, и не было конца его власти.

Кержин поел в харчевне на Разъезжей. Бараньи битки, козий сыр, блинник. Запил квасом. Домой идти не хотелось, дома пусто и ничего нет, лишь сквозняки и хмурые мысли.