Семечки удивляли своим совершенством и гладкостью. Они были меньше ногтя указательного пальца Таис, по бокам у них проходили еле заметные, тонюсенькие надписи, которые без увеличительного стекла не разобрать, на остром кончике у каждого едва заметно светилась точечка, такая малюсенькая, что не сразу заметишь.
– Думаешь, это программы? – задумчиво пробормотал Григорий, наклонившись над столом.
Отросшие волосы упали Григорию на лоб, он смахнул их быстрым движением. Лицо напряженное, губы сжаты. Он давно освоился с жизнью без чипа в голове и даже перестал бояться, что превратится во фрика. Таис думала, что, возможно, дело в том, что он и не стал бы зверюгой. Григорий любил своих родных и частенько вспоминал о них долгими темными вечерами. И он по-настоящему тепло заботился о Наде.
Да и о Таис тоже. Помогал с хозяйством, с поливкой огорода.
За прошедшие несколько недель им удалось стать настоящей семьей, если можно так сказать. Семьей, в которой каждый держался за остальных, каждый поддерживал и защищал другого. Таис не сомневалась, что звериная сущность Григорию не грозит. Он никогда не станет зверем.
А про Надю и говорить нечего. Только теперь Таис поняла, какой должна быть настоящая мама. Вот такой заботливой, нежной и безгранично терпеливой.
Сейчас, пока все они склонились над останками роботов, Надя подбрасывала дрова в огонь, чтобы не погасла печь; у нее уже был заварен свежий травяной настой, к нему она достала баночку с медом, да еще и успела нажарить на сковородке рыбы.
– Вдруг кто-то захочет перекусить, – объяснила она, ставя на скамейку у стола миску с хрустящими, жирными рыбными кусочками.
– Да, мы поедим, – не поднимая головы, заверил Федор.
Таис не понимала, как можно есть по ночам. Но Федька мог. Мог подняться среди полной тьмы, подбросить дров в печь, нашарить остатки ужина и перекусить, сидя у огонька.
– Видимо, я расту, и мне нужны дополнительные витамины, – шутил Федька в ответ на ее вопросы, чего это он лопает среди ночи.
А Надя и не спрашивала. Вот просто нажарила рыбы, сделала чай, после заглянула в спальню и потеплее укрыла мальчиков. Из детей не спал только самый старший и самый любопытный. Он то и дело вставал и заглядывал в большую комнату. Глаза его блестели, рот от изумления округлился, и Таис, глядя на него, понимала, что от любопытства того просто распирает.
– Да иди уже и посмотри, – не сдержалась она, когда мальчишка в очередной раз высунул из двери свою большеглазую рожицу.
Он чем-то напоминал Вара, только был помладше, помягче, и глазюки не блестели таким бешеным интеллектом. Да и откуда тут на острове нелегалов быть высокому интеллекту, когда детей даже читать не учили?
Мальчонка был тоненьким и ладным, тело гибкое, мускулистое, ноги быстрые. Он пробежал по полу, не издав ни звука, и тихонько встал рядом со столом. Умел, паршивец, тихо двигаться, этому учили всех детей в деревне. Потому что на охоте нужны были именно такие качества.
А охотились в этой деревне все мужчины.
Мальчонка не задавал вопросов, и Таис знала, что он и рта не раскроет. Это от потрясения он заговорил тогда, когда увидел срубленные головы так называемых гоменов. А вообще здешние дети никогда первыми не заговаривают со взрослыми. Дети должны знать свое место. А их место в здешней иерархии где-то в самом низу, после них только домашние животные.
И то, Таис знала, что в иных семьях дойная коза ценилась гораздо выше многочисленной малышни. Детей тут рожали много и часто. Может, поэтому вовсе не ценили. И это казалось странным.
– Тебя как зовут? – шепотом спросила она мальчика.
Тот неуверенно повел плечиком, втянул голову и через какое-то время выдал свое имя: