Затем он ткнул себя пальцем в грудь:
– Голл.
Питер утер нос локтем и проглотил слезы.
– А я – Питер, – сказал он между двумя прерывистыми вдохами.
Голл присел и нагнулся.
– Давай, Питер. Полезай.
Питер забрался на подставленную спину и как можно крепче вцепился в волосы моховика. Лесной человек поднялся на ноги и подал Питеру волчье ухо.
– На. Тебе.
Он обхватил ступни Питера широкими теплыми ладонями, Питер впился зубками в волчье ухо, и оба двинулись вперед, по обледенелой тропе, к склону холма.
Вскоре они оказались у темной пещеры под каменным карнизом, показавшейся Питеру обычной ямой. Земля у полуосыпавшегося входа была усеяна грязной соломой, обрывками засаленных шкур и обглоданными костями. Над входом висели сандалии, сапожки, башмачки – маленькие, детские, общим счетом около дюжины.
Опустив Питера на ноги, Голл широко ухмыльнулся.
– Голлов дом. Очень теплый. Очень красивый.
– Где это тебя хрен носил?!
Разом вернувшись из прошлого в настоящее, похититель детей вздрогнул, обернулся и заглянул в окно квартиры. Там зажегся свет, и сквозь тонкую, обвисшую занавеску он увидел нелепо огромную женщину в одних трусах и лифчике. Она стояла посреди комнаты, уперев руки в бедра, вопрос же ее был обращен к мужчине, прислонившемуся к косяку входной двери.
Начался дождь. Мелкая морось окрасила серые муниципальные дома в цвет грязи.
– Я тебя спрашиваю! – продолжала женщина, повысив голос. – Я спрашиваю: где тебя, козлину позорного, носило всю ночь?
Мужчина только пожал плечами. Входить в комнату он не спешил.
– Отчего это у тебя рубашка наизнанку? А, Жермен? Отчего?
Мужчина взглянул на свою рубашку, поднял взгляд на женщину и снова пожал плечами.
– Опять был у этой сучки, так?