Пауза.
— Это невозможно, — произнес Вячеслав-прим наконец. — Основателем Корпуса был Сталин. Я забросил его… — Он остановился, внимательно посмотрел на Красева, улыбнулся:- Поймал меня, да? Молодец! Хотя не будем исключать и возможности того, что я действительно ошибся. Тогда, выходит, ты решил мне помочь? Но почему, при твоей-то щепетильности?… Хотя ладно, так ты скажешь мне имя основателя Корпуса?
— Тебе понравилось убивать? Двойник поморщился.
— Запомни, дорогой мой тезка, — он выделил, пародируя, обращение, — за свою жизнь, в отличие от любимых тобою лейтенантов Корпуса, я не убил ни единого человека. Но зарекаться не буду. Если меня вынудят, то… сам понимаешь.
— И ты думаешь, после сказанного я буду тебе помогать? — искренне удивился Красев.
В ответ Вячеслав-прим спокойно пожал плечами.
— Но ведь и мешать не будешь, а выследить мерзавца я сумею сам…
И пока Красев соображал, что бы это значило, его двойник откинулся в кресле и, глядя своей копии в глаза, отчетливо произнес:
— Крибле-крабле-бумс!..
Опора под Вячеславом вдруг исчезла, исчез пол, мир провалился куда-то в одно мгновение, и Красев полетел вниз, в темноту, успев услышать слабый отчаянный возглас Нормаль. Красева потащило по темному тоннелю, бросая от стены к стене, переворачивая в полете. Он закричал, вызывая Нормаль, но не получил ответа. А потом все вокруг заполнил белый ослепительный свет…
В Корпусе к Максиму относились с плохо скрываемым пренебрежением. Не улучшило положение и то, что Максиму было присвоено звание лейтенанта Корпуса, выдана новенькая с иголочки форма (которая ему, кстати, понравилась, вполне отвечая его представлениям о том, как должна выглядеть и сидеть современная офицерская форма), а также — маленький пластиковый квадратик, перечеркнутый по диагонали тремя красными линиями, высший приоритет допуска, подтвержденный самим Главнокомандующим Корпуса.
Максима легко определяли по акценту (в КОЗАПе выработался свой особый выговор), легко определяли по тому, с каким веселым любопытством он оглядывался вокруг, определяли по его вопросам невпопад и по незнанию элементарных вещей, а главное — по неумению держаться с тем достоинством и осознанием собственной нужности общему делу, с каким привыкли держаться все солдаты Корпуса: от рядового до генерала. Сам же характер пренебрежения объяснялся элементарно тем, что в Корпусе прекрасно знали: если человек взят из Времени, значит, он не принадлежит к Великой Эпохе, которую Корпус призван был защищать от посигновений (подобные изъятия были запрещены, иначе само существование КОЗАПа теряло смысл). А раз этот посторонний, этот иждивенец, даже и наделенный столь высокими полномочиями, прибыл из какого-то другого времени (а любое другое время априори означает деградацию, забвение идеалов Великого Октября), следовательно, и особо считаться с ним, отпрыском враждебных и призрачных столетий, не стоит.
Разумом Максим соглашался с подобным положением вещей: нигде не любят перебежчиков, но порой ему было горько от ощущения полного своего одиночества среди, казалось бы, единомышленников и потенциально настоящих друзей. Максим следил за собой, одергивал себя: «В конце концов, ты действительно чужой здесь. И ты иждивенец, отдыхаешь здесь как на курорте: любая жратва, любые развлечения — все бесплатно. А они каждый день рискуют, жгут нервы; они — герои, а ты — маленький перебежчик и сибарит. За что тебя уважать?»
Однако самоуничижением Максим занимался совершенно напрасно. От самого его присутствия здесь зависело существование Корпуса в целом, но он пока этого не понимал. Знание, а следом — понимание, пришли позже.
Одиночество Максима в Корпусе усугублялось еще и тем, что ему пришлось расстаться со своим новым другом, полковником Игорем Валентиновичем. «Я ухожу, — заявил как-то полковник. — Теперь ты вполне самостоятелен. А у меня еще много дел». — «Когда вы вернетесь?» — спросил Максим, застигнутый этим сообщением врасплох. «Скорее всего, никогда», — ответил полковник после паузы. Максим расстроился. Совершенно искренне. Он уже полагал, что нашел себе наконец собрата по духу, по идее, старшего товарища. «Неужели мы никогда не встретимся? — робко спросил он. — Я рассчитывал лучше познакомиться с вами». — «Не расстраивайся, — сказал на это полковник. — Наше знакомство еще только начинается». Так они разошлись. Так они встретились…
В повседневные обязанности Максима входило усвоение информации. Не обучение, а именно — усвоение. Каждое утро в десять ноль-ноль по биологическому времени Корпуса он, миновав со своей карточкой особых полномочий четыре (!) контрольно-пропускных пункта, оборудованных немыслимо сложной аппаратурой для идентификации, проходил в небольшое, совершенно изолированное помещение. Здесь стояло одно-единственное кресло, на подлокотнике которого имелось специальное крепление для шлема. Максим садился в кресло, надевал шлем, нажимал кнопку и отправлялся в очередное путешествие. На встроенные в шлем очки проецировалось трехмерное цветное изображение некоего искусственного пространства, представляющего собой визуальное воплощение всего огромного массива информации, накопленного Большим Компьютером Корпуса. Нечуждый в своем векторе миру информационных технологий, Максим знал, что называется подобная система «Базой данных в виртуальной реальности». Он помнил, конечно, что для России и в 1998 году эта технология была редкостной и необычайно дорогой диковиной. Но Корпус, чье влияние простиралось на целый вектор, не испытывал дефицита в технологиях будущего.
Пользоваться базой данных было одно удовольствие, особенно для Максима: с его уровнем допуска, с его высшим приоритетом, здесь не было запретных уголков. Первоначально Максим не понимал, что же от него требуется, что нужно искать, на что обращать особое внимание. Игорь Валентинович его успокоил: «Просто прогуливайся. Смотри вокруг, читай, что покажется интересным». И Максим прогуливался.
Перемещая двумя пальцами встроенный в подлокотник миниатюрный джойстик, он бродил по коридорам, выполненным в строгой, но не лишенной определенного изящества графике, под ярко вспыхивающими надписями типа: «Архив Службы информационного обеспечения», «Массивы Отдела социологического прогнозирования», «База данных сектора «Эталон». Изменения в базе данных исключены!» Максим штудировал непонятные ему отчеты, инструкции и рекомендации, приказы и доклады, расшифровки стенограмм заседаний Военного Трибунала, распоряжения Главнокомандующего, списки награжденных и разжалованных; знакомился с техническими описаниями и спецификациями на оборудование; не без смущения просматривал личную переписку; подробно изучал уставы и летопись Корпуса, выяснив, например, что КОЗАП существует вот уже более трех столетий биологического времени — весомый срок. Самыми интересными, самыми впечатляющими оказались для Максима сухо, без эмоций написанные рапорты о выполненных заданиях. Ребята дрались не на жизнь, а на смерть. И за суконным лаконизмом очередного рапорта Максиму мерещилось ослепительное сияние Подвига, поистине героического самозабвенного поступка во имя Идеи, во имя Великой Эпохи.
ebooksa