Незнакомец

Ирина Васильевна кивает в сторону коридора, одними глазами умоляя меня вернуть несправедливо обиженную невестку за стол, а я от одной мысли об этом леденею… Потому что, по сути, я во всём виновата, а как всё исправить до сих пор не придумала.

Киваю, толком не представляя где мне искать Марину, но по коридору шагаю довольно быстро: библиотека, ванная, кухня, огромная гостиная, убранство которой я разглядеть не успеваю. Торможу у широкой винтовой лестницы, но прежде чем заношу ногу над первой ступенькой, краем глаза замечаю неприметную дверь. Кабинет? Он самый, только и его красоту не оценить: неуверенно толкаю полотно, но прежде, чем успеваю распахнуть его настежь, испуганно вздрагиваю. А вместе со мной и Марина, застывшая посреди кабинета.

– Простите, – шепчу, уже пятясь назад, а она неуклюже отпрыгивает от Славы, только что прямо на моих глаз, стиравшего слезы с её щёк совсем неродственными поцелуями…

Незнакомец

Пьяный я. Совсем не планировал надираться, но чем дольше длится этот дурацкий спектакль под звучным названием «Счастливая семья», тем чаще моя рука тянется к рюмке… Тем чаще Марина незаметно дёргает меня за рукав рубашки, при этом сверля дыру в моём виске пылающими обидой голубыми глазами.

Только прав у неё на это нет. Одёргивать, тяжело вздыхать, то и дело отодвигать от себя тарелку, всем своим видом крича, что лишь по моей вине она сегодня осталась без ужина… Я ей аппетит испортил. Впрочем, как и Саше, что за вечер едва ли осилила треть щедро выложенных перед ней угощений. От стыда горит, в то время как стыдиться должны другие…

– Я уж как-нибудь сам разберусь, – грубо отталкиваю Маринину руку, сам перехватывая пузатую бутылку с крепким пойлом, и, намеренно не взглянув на присутствующих, выливаю остатки в свой опустевший стакан. Чёрт, теперь и за руль не сесть – в глазах двоиться, жена и вовсе размытым бесформенным пятном мелькает перед глазами и, взбудоражив родню, скрывается за дверью, не забыв напоследок ей хлопнуть.

Сдулась. Как, впрочем, и я, как-то враз растерявший энтузиазм и дальше играть роль заботливого мужчины. Потому что заботиться не о ком, а та, что по праву владеет моим сердцем, теперь смотрит на меня с укоризной. Чему-то кивнув, стул отодвигает, салфетку аккуратно кладёт на тарелку… Марину жалеть собралась? Похоже, ведь стоит ей уйти, мама с силой пихает меня в плечо:

– Ты чего устроил? Не стыдно перед семьёй?

– Нет, – к чему и дальше претворяться? Коньяк допиваю, не дрогнув от очередной оплеухи, на этот раз прилетевшей мне руке, да на отца глянув, признаюсь:

– Мы с Мариной разводимся, мам.  

Выходит резко, но попробуй я всё же смягчить эту новость, эффект всё равно был бы тот же: мать испуганно вскрикивает, машинально хватаясь за сердце, и тут же оседает на ближайший стул.

Так правильно. Правильно положить конец постановке, которая явно затянулась: если до амнезии я готов был беречь материнские чувства, теперь понимаю, что рано или поздно правда всё равно вырвалась бы наружу. Горькая для семьи и не менее отвратительная для меня: к Марине и чувств никаких, кроме полнейшего непонимания, что мы делаем вместе, а злоба всё равно душу рвёт.

– Как?! – а стоит маме схватить меня за рукав, испуганно выкрикнув этот вопрос, ещё и больно становится почти физически. Уж не знаю, от цепких ли пальцев, наверняка оставивших отметины на локте, или от слёз, что градом стекают по её щекам.

– Глебушка… Ты что такое говоришь? Вы же столько лет вместе! Дима, ты хоть его вразуми, – я отворачиваюсь, не в силах и дальше наблюдать за чужими терзаниями, а не меньше меня захмелевший отец, встаёт со своего места, и, преодолев разделяющие нас расстояние, неловко касается сгорбленной женской спины.

– Ну, будет тебе, Ириш. Они люди взрослые, сами разберутся…

– Как разберутся? – только толку от его поддержки никакой.

Мама его пальцы сбрасывает, уже выпрямляясь на ногах, яростно размазывает слёзы по лицу, и вновь нависнув надо мной, едва ли не на весь дом кричит:

– Ты такой жизни моему внуку хочешь? Чтоб отца только по выходным видел?! Господи! Что ж с тобой сделали, Глеб? Это ж как они тебя избили, что ты все мозги растерял?!

Началось. О маме воспоминаний не так уж и много, но о том, что заводится она быстро, помню: в детстве могла и ремня отвесить, сейчас, если бы не отец, возможно, и на хороший увесистый подзатыльник расщедрилась. Незаслуженный подзатыльник, но если ей от этого станет легче, вынести его я готов: