Незнакомец

Зачем? В операционную их не пустят, взглянуть на внука раньше утра не позволять. Нас –то не гонят лишь потому, что предусмотрительный брат Саши Брагиной, пихнул врачу пару рыжих купюр, отрытых в моём кошельке. Пихнул уверенно, словно ему не раз приходилось договариваться с белым халатом, и, заложив за ухо папиросу, отправился на крыльцо. Счастливчик. Я бы и сам от пары затяжек не отказался, только похмелье моё и без того нестерпимо болезненное…

– Сообщу, когда всё закончится, – потому и голос мой звучит хрипло, потому и вполне закономерный вопрос с большим опозданием слетает с пересохших губ. – Зачем она приезжала?

Явно же не меня возвращать. Иначе растолкала бы прежде, чем её скрутили болезненные схватки, а перепуганная хозяйка бросилась вытирать пол, залитый отошедшими водами. Закатила бы грандиозный скандал, уверенная, что я до сих пор не в курсе истинного положения дел, а после стыдливо потупила взор, лихорадочно ища разумное объяснение моим подозрениям… И нашла бы, поверьте, Марине не привыкать.

А вот Саша врать совсем не умеет: закусывает губу, застигнутая врасплох внезапно проснувшимся во мне интересом, и, в попытке оттянуть время, бросает первое, что приходит ей в голову:

– Для человека, узнавшего о предстоящем отцовстве за неделю до родов, ты хорошо держишься, Глеб.

Разве? Посмеиваюсь, демонстративно выставляя вперёд дрожащую ладонь, и, сам уткнувшись макушкой в стену, признаюсь:

– Просто во мне до сих пор слишком много коньяка.

Просто я до сих пор не осознал головой, что на самом деле здесь происходит. В этом городе, встретившем меня неприветливо, а спустя три недели ставшем едва ли не родным; в этом коридоре, не знавшем ремонта, наверное, с прошлого века; рядом с ней – не на шутку взволнованной, уставшей, но продолжающей сидеть рядом, только лишь потому, что мне это действительно нужно. Она нужна, вся целиком: с этими глазами, сегодня как никогда задумчивыми; с растрепавшейся копной каштановых волос, играющих переливами в тусклом свете потрескивающих ламп; с этой улыбкой, что на мгновение поселяется на губах, и одним своим видом помогает мне немного расслабиться. Вдохнуть полной грудью, унять дрожь в коленях и, поставив стаканчик с нетронутым кофе на пол, честно признаться:

– Наверное, я просто его хотел. Сына, – пожимаю плечами, уверенный, что уж в этом моё чутьё меня не подводит, и сам приподнимаю вверх уголки своих губ. – Все хотят. На футбол водить, вместе хоккейные матчи смотреть, учить его рыбачить… Не знаю, смогу ли, но определённо хочу.

Хочу, и стоит пустить эту мысль в голову, всё остальное становится вдруг неважным… Марина, разрушившая наш брак; Артур, возможно, приложивший руку к моему избиению; родители, что ещё долго будут закатывать глаза на мою упёртость в вопросах развода. Всё неважно, даже эта чёртова амнезия, с которой, наверное, мне стоит уже смириться. Заняться настоящим и перестать подбирать ключи к дверям, которые наверняка заперты неспроста. Мной же заперты, а значит пусть под замком и остаются, верно?

Нет, ведь как ни крути, а ощущать себя цельным всё равно не выходит. Потому и нахожу Сашу глазами, только сейчас замечая, как сильно на неё подействовали мои слова. Она уставилась в стену, нахмурила лоб и, раздумывая над чем-то, ведомым лишь ей одной, безжалостно мнёт в руках бумажный платок.

– Саш, – его забираю, ловко забрасывая в урну, стоящую у скамьи, а эти самые пальцы, в своих грею. – И всё-таки, почему?

Ночь на дворе, начало второго… Для дружеского визита неприлично поздно, да и дружбы между ними никогда не было. Был лишь я и две краткие встречи, каждая из которых заметно ударила по Сашиным нервам. Они и сейчас шалят: её взволнованный взгляд выдаёт. Не мёд это теперь, не янтарь – купающееся в золотистых лучах пробуждающегося солнца море, на дне  которого сегодня бушует шторм. Неконтролируемый, тот, что не усмиришь одним взмахом пушистых ресниц, как бы она не старалась… Наверное, поэтому наполняет лёгкие пропахшим белизной кислородом, и не расцепляя наших рук, с придыханием выдаёт:

– Просьба у неё ко мне была.

– Настолько важная, что она примчалась к тебе в такое время? – за двести километров от платной клиники, где прямо сейчас над ней колдовали бы лучшие специалисты района?

– Настолько важная, Глеб, что стоило мне отказать, и мы оказались здесь, – опускает глаза, похоже, коря себя за случившееся, и, краснея, заводит непослушную прядь за ухо. – Господи, а может она права была? Потому что я не представляю, как тебе это сказать… Не знаю, как люди сообщают о подобном…

Как есть… Хочу коснуться её щёки, в надежде, что это поможет ей собраться с духом, да только торопливые шаги, эхом отдающиеся в пустом коридоре, не оставляют нам шанса на разговор. Важный разговор, который теряет всякую ценность, едва рядом с нами останавливается замученная акушерка.

Вздыхает, сунув в карман только что стянутую с головы медицинскую шапочку, и, пристально зыркнув на меня сквозь толстые стёкла очков, резюмирует:

– Мальчик. Три двести, сорок восемь сантиметров, – бросает будничным тоном, запоздало цепляя на серое от усталости лицо не самую естественную улыбку, и пряча пересохшие от антисептика руки за спину, без всякого энтузиазма совет даёт. – Шампанское открывай!

Выдохнуть можно, да? Улыбнуться, наконец, чтобы эта женщина перестала глядеть на меня как на сумасшедшего, и, наверное, о чём-то её расспросить… А я истуканом стою. Безвольными плетями, опускаю руки по швам и единственное, что могу, побелевшими от волнения губами одно лишь слово из себя выдавить: