Незнакомец

Это же ожидаемо, да? Миша и раньше не баловал меня своим внимаем, а уж после Ванькиных стараний и вовсе не обязан… но всё равно гадко. Ведь головой понимаю, что этим и должно было кончиться, а душа всё равно не на месте. Не знаю, чего ждёт: его извинений за оскорбительные намёки; его причитаний, что я сама во всём виновата; его ненависти, ведь чтобы мне не говорили, Васнецов по-своему этой дружбой дорожил. Но ждёт преданно, заставляя с грустью вздыхать, едва вечерние сумерки и холодная постель отдают меня на растерзание назойливым воспоминаниям.

Всё же шесть лет приличный отрезок жизни, так просто не вычеркнешь. Не придумали ещё ластика, способного навести порядок в людских головах – подтереть ненужное, а после вписать что-то достойное бережного хранения в потаённом уголке памяти. Разве что лом, или чем там приложили моего Незнакомца?

Вспоминаю о нём, и машинально оборачиваюсь, мгновенно краснея от созерцания широких плеч, обтянутых тесной телогрейкой. Дыхание задерживаю, наблюдая за тем, как топор подчиняется мужским рукам, разламывая полено надвое строго посередине, и опасаясь, что бдительная Пермякова заметит моё смятение, резко верчу головой обратно – сугроб, лопата, и мои разношенные сапоги со сбитыми носами. Лучше уж ими любоваться, чем позволять сердцу и дальше взволнованно скакать под рёбрами.

Ведь изменилось что-то… Когда прижалась щекой к его крепкой груди, когда не в силах сопротивляться любопытству, провела указательным пальцем по аккуратной линии замысловатого орнамента на его  руке. А стоило ощутить на своей коже шершавую горячую ладонь и вовсе всё стало каким-то сложным.

Он меня поцеловать хотел… Может быть, это лишь плод моей фантазии и не было вовсе тех нескольких секунд, когда наши взгляды сплелись воедино, но от ранившей меня мысли, что рискни он накрыть мои губы своими, я вряд ли стану сопротивляться, не по себе теперь. Потому что чистая правда это – тогда, обиженная на весь мир, разбитая осознанием своей ненужности, сопротивляться его пусть и братским объятиям не хотелось. Наоборот, прижималась так, словно это нормально – реветь, устроившись на его коленях, и не придавать значения растекающемуся по телу теплу. Даже когда в голове набатом звучал озлобленный голос Васнецова, близость Незнакомца не казалась мне неправильной… А стоило ему подскочить с кровати, метнуться к двери, спешно попрощавшись уже у порога, как правда с головой накрыла – мы чуть не переступили грань, перейдя которую и дальше спасать этого побитого жизнью мужчину будет не так-то просто. Потому и сторонюсь теперь.

– Так лучше, подруга. Перегорит рано или поздно. Нужно просто запастись терпением, – со знанием дела поучает меня Пермякова, кажется, решившая вновь взяться за дело, но прежде, чем зачерпнуть новую порцию снега, вновь втыкает лопату в промёрзшую землю. – А меня Женька с родителями познакомить хочет. В новогоднюю ночь.

Выдыхает взволнованно, разглядывая узор на собственных варежках так внимательно, словно надела их сегодня впервые, и кусает щёку, ожидая моего ответа… Только какого?

– Это же хорошо, Тань.

– А по-моему слишком рано. У нас было лишь четыре свидания…

– Зато знакомы давно и уже третью неделю висите на телефоне. И нашим псам он помогает, – принимает вне очереди, Пермяковой достаточно лишь сказать, что у нас новичок. – И, вообще, он человек серьёзный. Если бы не видел никаких перспектив, ни за что бы не решился на такой шаг.

Они же есть, эти перспективы? Не из тех Таня, кто станет шататься по кафе с кем попало, пытаясь с помощью ухажёров залечить свои раны. Лучше уж в одиночестве, в тишине собственной квартиры переболеет, чем примет пустышку вместо хорошего проверенного антибиотика. Чем этот Женя не таблетка? Грубо, конечно, но иногда и на таблетки подсаживаются, как на наркотик. Неделя, месяц, два и, возможно, он станет ей настолько необходим, что она до конца жизни не бросит эту терапию.

– Страшно, Саш. Серьёзные шаги делать страшно. После… – девушка закусывает губу, вскидывает голову, устремляя взор к небу, а я понимающе киваю:

– Страшно. Но пора бы уже дальше идти… Три года прошло. И непохож твой Женька на предателя.

Образованный, чуткий, воспитанный. И пусть плечи у него не широкие, в глазах не мёд, а поблёкшая зелень, и ниже он, чем Ванька, на добрых две головы, но тут даже я не могу не признать, Таня с ним расцвела. Не так, как тем летом, когда впервые поймала на себе заинтересованный взгляд моего брата, но ледяной панцирь, сковавший её разбитое сердце, определённо дал трещину. Пошёл паутинкой и медленно осыпается холодной крошкой, позволяя ей вновь почувствовать себя живой.

– Думаешь? – она глядит на меня с надеждой своими голубыми искрящимися глазами и, смущённо приподняв уголки губ, ведёт плечом. – Время покажет, Саш. Может и права ты, струшу, потом всю жизнь буду жалеть.

– Вот-вот, – зубами стягиваю с руки перчатку и, достав из кармана мобильный, вонзаю свою лопату рядом с Танькиной. – Только на чай прервёмся, а то сляжешь с ангиной и не видать тебе смотрин как своих ушей.

– С пряниками?

– А хоть и с пряниками.

– Тогда я в магазин. Заодно и Марту найду, а то час, как слиняла. Эй, Безымянный! – машет рукой, перекрикивая глухой стук усердно работающего топора, и уже вовсю зазывает к нам Незнакомца. – Перерыв! Вы с Санькой чайник грейте, а я за сладким.

Танька бежит, выстукивая маленькими (три сантиметра, не больше) устойчивыми каблучками, наш помощник топор откладывает, а я теряюсь, теперь не на шутку испугавшись необратимого – мы останемся наедине.