Незнакомец

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ни одного. То ли люди стали добрее в преддверии праздников, то ли они попрятались, – и сама улыбаюсь, окончательно убедившись, что брат не планирует шумно ругаться, и, припав щекой к его плечу, делюсь. – Зато мы нашли семью моего незнакомца. У него, кстати, даже имя есть – Глеб.

– Глеб, – повторяет задумчиво, укрывая меня от ветра своей огромной ручищей, и, на мгновение сжав в объятьях покрепче, обнажает белые ровные зубы. – Не бомж, значит.

– Не бомж. И никакой он не вор. Так что зря ты на него нападал.

– Да разве я нападал, Сань? Ты просто меня врасплох застала. И потом, я ему вещи свои одолжил, сойдёт за извинения?

– Сойдёт, – смеюсь, не рискуя напоминать, что сама же их своровала, и вздрагиваю от очередного выстрела пиротехники. – Уехал вчера в твоей ужасной оранжевой куртке. Надеюсь, ты не сильно расстроишься, если больше не сможешь её надеть? – Ваня головой мотает, а я губу закусываю, ведь повода набирать незнакомца нет. Как и права нет влезать в его устоявшуюся жизнь, только лишь потому, что той ночью мне было так уютно в его объятиях. И в кино я лет двести уже не была…

Господи, в кого превращаюсь? Замолкаю, позабыв о салюте, что мерцает в небесной выси, не думая больше о семье, что суетится, накрывая праздничный стол, не отвлекаясь на разглядывание   соседей, откупоривших очередную бутылку игристого и под радостный смех разливающих его по фужерам. Даже о Ване не думаю, который подкуривает очередную сигарету и, затянувшись, возвращает меня на Землю:

– Ошалел, наверно, от счастья?

– Наверное, – соглашаюсь, а на душе кошки скребут. Ведь вру – счастье его было с привкусом горечи от совершённого накануне предательства. – Вань, поговорим сейчас, пока в дом не вошли? Родители наверняка расспрашивать начнут. Мама на меня весь вечер косится…

– Подозревает? – я киваю, а он медленно выдыхает дым. – Чёрт! Но ты же не проболталась?

– Раз сижу здесь, значит, нет. Да и стыдно… Рассорила я вас. Или вы…

– Нет, – сказал как отрезал. И плечи напряглись, и черты лица заострились, и даже этот салют как-то разом стих. Мигнул над головами, и словно не было его вовсе…

– Ты себя не вини, ладно, Саш? Я тебя знаю, до пенсии будешь на меня так смотреть, словно убила кого.

А по-моему, поступила я куда хуже – убей, он бы вспоминал Мишу с теплотой, с благодарностью за те годы, что они назывались друзьями. А так лишь злость во взгляде и вытянутые в тонкую линию губы.

– Миша знал, на что идёт. Думаешь, я не видел, как ты на него смотрела? – удивляет  своим вопросом и, сильнее сжав моё плечо, глаза закатывает. – Саш, ты же с детства такая, врать совсем не умеешь. Краснеешь, как помидор.

И сейчас, наверное, тоже краснею, ведь если Ваня знал, то…

– А Карина?

– Догадывалась.

 Опускаю голову, леденея от мысли, что все эти годы оберегала секрет, который и секретом-то ни для кого не был, а Ваня от машины отталкивается и, спрятав руки в карманы пуховика, голову к небу задирает. Думает о чём-то и  тут же этими мыслями делится:

– Я его предупреждал, чтоб он к тебе близко не подходил. Мне казалось, мы с ним друг друга поняли, а оно, видишь как, – отрывается от пересчитывания звёзд и, окинув меня тёплым взором, руку протягивает. – Так что извиняться должен я, Саш. Не ты.

– Это ещё почему?