– Но почему они просто не избавятся от тебя, Лиз?
Я оттянула ворот рубашки и показала три оранжевых круга у ключиц, которых в человеческом мире не видно.
– Я помогла одному из них, в Гайпари – так они называют Париж.
– Ты – и в Париже? Не могу себе этого представить.
– Это был фейский Париж, Морин. В Версале и так далее я не была. Короче, Первоцвет поставила мне эти отметины, и теперь остальные не могут меня убить.
– Ты теперь ее зверушка?
– Нет.
– Она типа как борец за права домашнего скота?
– Ты меня уже задолбала со своими коровами.
– Эй, я не виновата, что это имя тебе так подходит. Ты просто бесишься, что я проникла в твою великую тайну.
Самое смешное, что я годами собиралась признаться Мо. Но ей об этом знать не обязательно. Кожу у меня покалывало, и я старалась не думать об иголках.
– Я просто беспокоюсь за Пег.
– Лиззи, ты у нас корова, эй, корова, будь здорова. Рожки-ножки вдоль дорожки…
– Ты заткнешься или как?
– Корова! – это она уже почему-то прокричала во все горло. – Священная корова!!
И Мо повернулась к Кизил, сверкая глазами.
Та сначала заставила ее наснить себе мохнатый синий жакет, но потом все-таки выдала, что есть один способ сделать человека слишком священным – ну, или что-то в этом роде, – чтобы он стал неприкосновенным для сифонщиков. Эту информацию она изложила спокойно и даже деловито: да, есть один бальзам. Умывалка для глаз из листьев чего-то там, про что я никогда в жизни не слышала. Какого-то Шутовского дерева.
Дальше мы прошли насквозь весь Касквим, пытаясь хоть что-то разузнать об этом дереве. Часы шли, силы у нас убывали, а солнце так и торчало в небе, не сдвинувшись ни на дюйм. Так и лупило лучами вниз с положения на девять часов, золотое и безжалостное. Нам еще дважды пришлось закинуться кофеиновыми таблетками.
– Сколько у них длится день? – поинтересовалась Мо.
От постоянного высыпания разных вещей – колесниц, прялок, мигающих электрических лампочек с ножками – она выглядела уже совершенно измученной. Если бы я еще о ребенке не знала…